Category: религия

Category was added automatically. Read all entries about "религия".

absynthe

Выбери женщину: Какие книги хочется тут обсуждать и рецензировать

Сообщество создано, чтобы женщины могли тут обсуждать книги, написанные женщинами, с феминистских позиций в рамках принципа "выбери женщину", чтобы начать разбавлять свои книжные полки, заставленные мужскими книгами, книгами женщин. Это женское пространство и мужчины в сообщество не принимаются. (Удалять тех, кто принят по ошибке, я, конечно, не буду, но общий принцип от этого не меняется).

Помимо серьезных книг, написанных сознательными феминистками, феминистской критики патриархата, книг по психологии для повышения самосознания и вычищения сексистской парадигмы из своего сознания, хочется обсуждать и жанры "полегче" - детективы, фантастику, триллеры и пр., написанные женщинами, где много персонажей женщин.

Очень интересна художественная литература, описывающая мир и жизнь глазами женщин, через переживание женского опыта.

Интересны автобиографии и мемуары сильных и успешных женщин, даже если они не считали/не считают себя феминистками и местами транслирует сексистское гуано.

Впрочем, истории про тяжелые судьбы жертв патриархата интересны не менее историй успеха.

Не менее интересны хорошие детские книги, написанные женщинами, чтобы знать, какой книгой меньше засоришь мозг ребенка.

Вообще выбор книги для рецензий - на усмотрение читательниц - если что-то вам показалось стоящим, то оно с большой долей вероятности может показаться стоящим другим женщинам.

Сообщество модерируют: felix_mencat, maiorova, lada_ladushka, freya_victoria, roveindusk.
В случае конфликтов или вопросов, касающихся правил, обращайтесь к модераторкам.

АПД. Виртуальный книжный клуб.Collapse )

АПД. 2 - Стандартизированное оформение постов с рецензиями Collapse )

АПД. 3 - СПИСОК КНИГ МЕСЯЦА Книжного Клуба за все месяцы - http://fem-books.livejournal.com/102658.html

АПД.4 - ПОИСК ПО ТЕГАМ - - http://fem-books.livejournal.com/tag/

АПД. 5 - очень полезная статья о женской литературе и о феминистской лит. критике, Ирины Жеребкиной: http://fem-books.livejournal.com/269691.html?view=2209915#t2209915

АПД. 6 - ПРАВИЛА СООБЩЕСТВА: http://fem-books.livejournal.com/278879.html

АПД. 7 - "Зеркало" сообщества регулярно копируется на dreamwidth, под тем же названием.
Кроме того, 29 октября 2014 года родился новый сайт книжного сообщества - https://fembooks.wordpress.com/

АПД. 8 - "Как подавить женское писательство" Джоанна Расс - http://fem-books.livejournal.com/533224.html

АПД. 9 - "Попробуйте один год не читать книги, написанные белыми гетеросексуальными цисгендерными мужчинами" - http://fem-books.livejournal.com/710524.html

АПД. 10 - "Энциклопедия для девочек: как менялась главная героиня романа воспитания в XX веке" - лекция Александры Шадриной - http://fem-books.livejournal.com/1076178.html
кот

Святые переодеваются

По книге Сергея Зотова, Михаила Майзульса и Дильшат Харман «Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии» [АСТ, 2018]

Святые-«трансвеститы»


Свой пол мог «менять» не только Иисус. На одной из множества капителей XII в., украшающих базилику св. Марии Магдалины в Везле (Франция), мы видим странную сцену: монах с тонзурой раскрывает свой хабит (то есть, монашеское одеяние) так, что под ним мы можем отчётливо разглядеть женскую грудь. Присутствующие при этом невольно отшатываются от столь необычного зрелища. Так что же происходит? Кто перед нами — мужчина, женщина или гермафродит? (197)


197. Капитель в базилике св. Марии Магдалины. Везле (Франция), XII в.

Мастер изобразил эпизод из жития св. Евгении. Эта история гласит, что в III в. в Александрии жила прекрасная девушка из хорошей семьи. Против воли родных она приняла христианство и, скрыв свой пол, постриглась в монахи, приняв имя Евгений. Со временем она стала игуменом монастыря и своей красотой привлекла внимание вдовицы Мелании. Та сначала пыталась соблазнить Евгения, а когда это не удалось, обвинила его в изнасиловании. На суде, чтобы защитить себя, Евгению/Евгении пришлось открыть свой истинный пол, продемонстрировав грудь.

Этот сюжет изображался в средневековом искусстве крайне редко, однако, при всей своей необычности, такая история не уникальна. Евгения была лишь одной из многих святых-«трансвеститов» (всего их насчитывают 34), то есть прославленных Церковью женщин, которые переодевались мужчинами, чтобы избежать брака, попасть в монастырь и т. д.

В современной европейской культуре трансвестизм воспринимается прежде всего как форма сексуального поведения и сексуальной самоидентификации. Характерный для святых Средних веков трансвестизм — женский. Он не сексуальный, а скорее «асексуальный». Скрывая свой пол, женщины внешне предстают как мужчины, но внутренне ощущают себя бесполыми существами, отказываются от своего пола. Одежда — способ именно скрыть, а не продемонстрировать.

Мужчин-святых, которые бы намеренно переодевались в женское платье, кажется, не существовало. Мужчину могли облачить в одежду противоположного пола, чтобы над ним посмеяться. Это произошло со св. Иеронимом Стридонским, которому монахи, раздражённые его обличениями, ночью подменили рясу на платье, а он, торопясь утром на службу, не заметил подмены (198).



198. Прекрасный часослов герцога Беррийского. Париж (Франция), 1405–1409 гг. New York. The Metropolitan Museum of Art. The Cloisters. № 54.1.1. Fol. 184v
Справа св. Иероним спит, а к его кровати пробирается некий монах с ярко-голубым платьем в руке. Слева святой уже облачился в это платье и входит в таком неподобающем наряде в церковь, где его встречает переглядывающаяся и перешёптывающаяся братия. Художник не мог не отдавать себе отчёта в комичности этой сцены и подчеркнул, как нелепо выглядит огромный бородатый мужчина в женском костюме. По легенде, после такого унижения св. Иероним покинул Рим.

Кроме того, для женщины «превращение» в мужчину означало своего рода возвышение или совершенствование, для мужчины «превращение» в женщину подразумевало «падение» и утрату статуса.
В повседневной жизни к подобным переодеваниям относились плохо, разрешая их только в исключительных случаях, например, во время карнавала, когда мир представал в перевернутом виде. Источником враждебности был библейский запрет «На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье, ибо мерзок пред Господом Богом твоим всякий делающий сие» (Втор. 22:5), который регулярно подкреплялся церковными постановлениями: канонами Гангрского собора (IV в.), «Декретом» Грациана (XII в.) и т. д.

В изобразительном искусстве образ женщины, одетой как мужчина, ассоциировался с «дурной» женской властью, с неправильным порядком вещей. В позднее Средневековье несогласие в браке или раздоры между супругами стали символически изображать как «битву за штаны». Это был юмористический сюжет, высмеивавший сварливых жен, которые вздумали надеть этот предмет мужского костюма, т. е. претендовали на то, чтобы верховодить супругом. Однако в то же время такие изображения свидетельствовали о страхе мужчин потерять власть и авторитет – в отдельно взятой семье или в обществе в целом (199).



199. Израэль ван Мекенем. Супружеская пара. Германия, конец XV в. Wien. Albertina. № DG1926/1247
На этой гравюре женщина, замахиваясь на мужа прялкой, заставляет того мотать шерсть. При этом она натягивает на себя штаны (брэ – тип нижнего белья, которое носили только мужчины), то есть символически берёт на себя роль главы семейства.

Подозрительное отношение к женщинам в мужской одежде прекрасно видно по истории Жанны д’Арк – самого известного средневекового «трансвестита». Как известно, во время Столетней войны Жанна возглавила французскую армию, которая под её началом одержала множество побед. Сражалась она в доспехах – и получила специальное разрешение богословов на их ношение. В конце концов девушка попала в руки противников-англичан. Её судили, причём во время процесса вопрос об одежде Жанны, как зримом знаке её еретичества, играл огромную роль. Она отказывалась надеть женское платье, по-разному объясняя свое решение – то страхом быть изнасилованной, то прямым указанием ангелов – но, когда ей пригрозили казнью, была вынуждена переодеться. Почему, несмотря на это, Жанна, будучи в тюрьме, всё-таки снова надела мужской костюм, не совсем ясно. Скорее всего, это было подстроено (женскую одежду унесли, оставили мужскую), и последнее переодевание стало формальной причиной её казни (200, 201).



200. Клеман де Фокамберг. Рисунок и запись в судебном журнале решений, вынесенных в Парижском парламенте, 10 мая 1429 г. Paris. Centre historique des Archives nationales. AE II 447 (X1a 1481). Fol. 12r
На единственном прижизненном изображении Жанны д’Арк Орлеанская Дева представлена хоть и с мечом и знаменем, но в женском платье. Это прямо противоречит рассказам современников об её одеянии во время сражений. Мы точно не знаем, какую одежду носила Жанна вне поля брани, но здесь автор явно изображает её как командующую французской армией, «при исполнении обязанностей», то есть в тех обстоятельствах, когда она надевала мужские доспехи.



201. Мартен ле Франк. Защитник дам. Франция, XV в. Paris. Bibliotheque nationale de France. Ms. Français 12476. Fol. 101v
Стремление феминизировать внешний облик Орлеанской Девы проявляется в странном изображении её доспеха – с платьем под латами. Жанна д’Арк предстает здесь вместе с Юдифью, ветхозаветной героиней, хитростью одолевшей вражеского военачальника Олоферна и тем самым спасшей свой народ от завоевателей. Юдифь была вдовой, Жанна – девушкой. Эта разница была очень важна для создателей рукописи, которые над фигурами женщин уточнили их статус: «Дама Юдифь» и «Дева Жанна».

Жизнь святых-«трансвеститов» – это преодоление обычного земного порядка вещей с его разделением на мужчин и женщин. Преодолеть его означает стать ближе к Христу, в котором нет никаких разделений. Апостол Павел писал:
«Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3:28).
Однако такое слияние в нашем земном мире не может быть полным. Тот же Павел в другом послании увещевает каждого из своих читателей оставаться в том звании, «в котором призван» (1 Рим. 7:20). Иначе говоря, освобождение от разделений скорее следовало понимать в духовном, а не в буквальном смысле. Иллюстрируя жития святых, средневековые художники игнорировали сюжеты с переодеванием и почти никогда не изображали святых-«трансвеститов» в неподобающем костюме. К примеру, это видно на иллюстрациях к историям свв. Пелагии и Марины. В одной из рукописей «Золотой легенды» Иакова Ворагинского художник проявляет вполне понятную робость и наотрез отказывается от изображения гендерной инверсии (202).



202. Иаков Ворагинский. Золотая легенда. Франция, ок. 1348 г. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Français 185. Fol. 265v
Вместо того чтобы переодеть Пелагию в мужскую монашескую одежду, художник изображает её как монахиню!

По преданию, Пелагия была антиохийской танцовщицей и проституткой, обращенной в христианство местным епископом. Не желая оставаться в городе, где все знали о её прошлом, Пелагия, переодевшись мужчиной, покинула город. Она поселилась на Масличной горе в Иерусалиме, и её святость стала известна по всей Святой земле. То, что она была женщиной, обнаружилось только после её смерти.
Марина же оказалась в монастыре ещё в детстве — её отец, овдовев, решил стать монахом и взять с собой дочь, выдав её за сына. Позже он умер, а девочка так и осталась жить в обители под видом мужчины. Когда её, как и Евгению, обвинили в изнасиловании, она решила не раскрывать свой биологический пол, а вынести временное изгнание из монастыря. После окончания периода покаяния она вернулась к монашеской жизни и прославилась аскетическими подвигами. Как и в истории Пелагии, ее истинный пол выяснился только тогда, когда она умерла.

Средневековых святых, которые являются одновременно женщинами и мужчинами (конечно, не в биологическом смысле), не стоит приравнивать к современным категориям трансвеститов и трансгендеров. Это хорошо видно по истории бородатой Вильгефортис. Она была не единственной святой женщиной с бородой (например, как минимум с XIII в. в сцене Сретения пророчицу Анны порой изображали бородатой), но, без сомнения, самой популярной.
Девушка из хорошей семьи, ставшая христианкой, она отказалась выходить замуж, желая посвятить себя монашескому служению. Чтобы избавиться от ненужного ей мужского внимания, Вильгефортис попросила у Бога, чтобы у нее выросла борода. Ее молитва была исполнена, и именно в таком полумужском-полуженском виде она приняла мученическую смерть на кресте — по приказу разъяренного отца ее распяли. Имя Вильгефортис, видимо, произошло от heilige Vartez — старонемецкого перевода итальянских слов Volto Santo («Святой лик»). Однако эта святая была известна и под другими именами: Анкамбер в Англии, Онткоммер в Нидерландах, Кюммернис в Германии (в дополнение к уже упоминавшемуся имени), Либерата в Италии и т. д. Все они связаны с идеей освобождения от пут, причем имеются в виду узы брака — в народных верованиях Вильгефортис предстает как покровительница женщин, которых принуждали к замужеству, жертв изнасилования и инцеста.



205. Иероним Босх. Триптих св. Вильгефортис. Нидерланды, ок. 1500–1504 гг. Venezia. Gallerie dell’Accademia
У Босха св. Вильгефортис довольно красива, с маленькой, нежной, почти незаметной бородкой. Кроме того, художник здесь намеренно обыгрывает традиционную иконографию Распятия Христова. Только тут на кресте – женщина, а под крестом (вместо Девы Марии) в обморок падает мужчина. К XVII в. о Вильгефортис в Италии позабыли, и составители каталогов коллекции Дворца дожей не могли понять, кого же именно изобразил Босх: мужчину или женщину. Личность святой была вновь установлена только в 1937 г.
кот

Рассказ Шарлотты Ридделл

С удивлением узнала, что ирландская мастерица ужасов и мистики Шарлотта Ридделл [Charlotte Riddell] (1832-1906). Уроженка Каррикфергуса, она с полным правом может считаться творческой наследницей Марии Эджворт, с той же любовью описывавшей родную страну, что и её знаменитая предшественница. Очень плодовитая, очень популярная, Ридделл внесла в достаточно избитый жанр рассказов о привидениях струю критического реализма. Кроме того, она прекрасно разбиралась в коммерции и написала немало деловых романов, что даёт некоторым литературоведам повод сравнивать её с Бальзаком.



Последний из Эннисморских сквайров

— Видал ли я его? Нет, сэр, сам не видал, и отец мой тоже не видал, равно как и дед, тоже Фил Риган, как и я. Однако все это правда, такая же правда, как то, что всё это произошло именно там, куда вы сейчас смотрите. Мой прадедушка, проживший, к слову сказать, девяносто восемь лет, — так вот он сколько раз, бывало, рассказывал, как снова и снова встречался ему незнакомец, что одиноко бродил ночь за ночью по песчаному морскому берегу, как раз там, где прибивало обломки разбитых кораблей.
— А старый дом, значит, стоял вон за той полосой сосен?
— Точно так, и роскошный был дом. Отец мой, по его собственным словам, столько раз слышал рассказы об этом доме, что ему уж казалось, будто он знает в нём все комнаты наперечёт, хотя дом превратился в руины ещё до его рождения. После того как сквайр уехал, из семейства в доме больше никто не жил, да и прочие не отваживались там останавливаться. Всё-то там раздавались какие-то жуткие звуки: сначала грохот да стук, точно что-то скатывается с самой вершины лестницы в холл, а потом гомон, будто множество людей беседует да звенит стаканами. А потом вроде как бочки в подвалах начнут перекатываться, а затем как подымется визг, и вой, и смех, так прямо кровь в жилах и стынет! Поговаривают, будто в тех подвалах зарыто золото, но никто не осмеливался искать его. Даже дети — и те не смеют играть там; а если кто пашет в поле, что за развалинами, и припозднится, нипочём не станет там ночевать. Когда опускается ночь и прилив подступает к берегу, многим мерещатся на берегу разные странности.
— Но что такое им является на самом деле? Когда я попросил хозяина рассказать мне эту историю от начала до конца, он отвечал, что, мол, запамятовал. А по мне, так всё это пустая болтовня, россказни, которые повторяют на потеху приезжим.
— А кто ж такой ваш хозяин, как не приезжий? Откуда ему знать, что да как тут было в почтенных семействах вроде Эннисморов? Они-то ведь были самые что ни на есть родовитые, все как один настоящие дворяне. А уж таких злонравных, хоть всю Ирландию обыщи, и то не найдешь. Верно говорю: если Райли не сможет рассказать вам всю историю, то я смогу, потому что, как я уже говорил, моя семья в ней тоже была хоть как-то да замешана. Так что, если ваша милость соблаговолит присесть и отдохнуть вот тут, на бережку, я поставлю наземь свою вершу и поведаю всю правду о том, как сквайр Эннисмор ушел из Ардвинса.
Стоял чудесный день, самое начало июня, и англичанин, опустившись на песок, обвел бухту Ардвинс взглядом, полным несказанного довольства. Налево виднелся Багровый мыс, направо, до самого горизонта, белели, теряясь вдали, атлантические буруны, а прямо перед англичанином расстилалась бухта, и ее зеленовато-синие волны сверкали в лучах летнего солнца, разбиваясь там и сям о прибрежные камни и обращаясь в пену.
— Видите, сэр, какое тут течение? Тем-то наша бухта и опасна для несведущего путешественника, который рискнет сунуться в воду или отправиться на прогулку, не зная о приливе. Взгляните, как надвигается на нас море — ни дать ни взять лошадь, что несется к финишу на скачках. Вот эта песчаная полоса до последнего остается на поверхности, а потом не успеешь и глазом моргнуть, как ты уже в ловушке. Потому-то я и дерзнул заговорить с вами — смотрю, человек пришлый, надо упредить, ведь бухта наша пользуется дурной славой не только из-за сквайра Эннисмора, но и из-за приливов. Но вы-то хотели послушать о сквайре и о старом доме. По словам моего прадеда, последним из смертных, попытавшихся жить в заброшенном доме Эннисморов, была некая Молли Лири, побирушка без роду и племени; целыми днями она попрошайничала, а ночи проводила в крытой дёрном хижине, которую выстроила за канавой, и, уж будьте уверены, она на седьмом небе была, когда агент сказал: «Да пусть попробует пожить в доме; там есть и торф, и морёный дуб (говорит он ей), и полкроны в неделю на зиму, а к Пасхе — гинея», — это когда дом надо будет прибрать перед приездом господ; а жена его дала Молли кой-какую теплую одежду да пару одеял; вот Молли Лири там и устроилась.
Можете не сомневаться, комнату она себе выбрала не худшую, и поначалу все шло тихо-мирно, пока однажды ночью Молли не проснулась оттого, что какая-то неведомая сила подняла под ней кровать за все четыре угла и давай трясти, точно ковер. Надобно вам сказать, кровать-то была тяжеленная, с балдахином, — так Молли с перепугу чуть концы не отдала. И вот трясёт кровать, так что та скрипит хуже корабля, попавшего в шторм у наших берегов, а потом как бухнет на прежнее место — Молли от неожиданности чуть язык не прикусила.
Но как трясло кровать, это ещё что, рассказывала затем Молли; а вот как пошли потом по всему дому шорохи, да топот, да смех, да визг! Даже если бы по комнатам, коридорам и лестницам бегала добрая сотня людей, они и то не наделали бы такого шуму.
Молли и сама не помнила, как выскочила из дому; нашел её один наш местный, который припозднился и возвращался домой с ярмарки в Балликлойне, — бедняжка съёжилась вон там, под кустом терновника, едва ли не в чём мать родила, да простит меня ваша милость за такие слова. Её всю лихорадило, она несла околесицу и с тех пор так и осталась малость не в себе.
— Но с чего всё началось? С каких пор дом окружён дурной славой?
— А с тех самых пор, как покинул его старый сквайр. К тому-то я и веду. Пока сквайр не достиг преклонного возраста, он появлялся тут лишь наездами, а как состарился, поселился насовсем. В те времена, о которых я повествую, ему было уже к семидесяти, но осанка у него оставалась прямая, да и в седле он держался как молодой, и перепить мог кого угодно: бывало, все захмелеют и под стол повалятся, а ему хоть бы что, преспокойно ложится почивать, и вся нежить ночная ему нипочем.
Человек он был ужасный. Не найдешь такого порока, в котором он бы не превзошёл сам себя; сызмальства грешил, все грехи испробовал: и пил, и играл, и на поединках дрался — ему это было как воздух. Но наконец натворил он в Лондоне таких гнусных дел, что и словами не опишешь, и порешил уехать оттуда, от англичан, подобру-поздорову, да поселиться в нашей глуши, где никто не знает, каков он есть. Поговаривали, будто вознамерился он жить вечно и что будто бы имелись у него некие капли, дарившие вечную жизнь и здоровье. Так оно или не так, а только было в нём что-то на диво странное.
Как я уже говорил, сквайр с любым молодым мог бы потягаться; и станом прям, и лицом свеж, точно юноша, и зорок что твой ястреб, да и по голосу не скажешь, что прожил на свете семь десятков лет!
Но вот наступил март месяц, когда сквайру Эннисмору должно было исполниться семьдесят, и выдался тот март хуже некуда, такого в наших краях еще не видывали — метельный, вьюжный, ветреный. Море все штормило, и вот в одну штормовую ночь разбилось у Багрового мыса какое-то чужеземное судно. Говорят, адский был шум, слышный даже сквозь вой ветра, — и треск, и грохот, и предсмертные вопли; и неведомо, что было страшнее — эти звуки или вид берега, усеянного телами людей самого разного возраста и звания, от мальца-юнги до седобородых моряков.
Кто они были и из каких краев приплыло то злосчастное судно, разузнать так и не удалось, но при покойниках обнаружились и нательные кресты, и четки, и все такое прочее, так что священник сказал, что это христианские души, и погибших отпели в церкви и похоронили как подобает, на нашем кладбище. Среди корабельных обломков ничего стоящего не нашлось; весь ценный груз потонул у Багрового мыса, и волны вынесли на берег бухты только большую бочку бренди.
Сквайр потребовал её себе: ему по праву принадлежало всё, что появлялось на его земле, и бухта тоже считалась его собственностью — вся бухта, каждый фут, до самого Багрового мыса, — так что, разумеется, бренди он забрал себе. Только скверно он поступил, не дав своим людям, выловившим бочонок, ничего, даже стакана виски.
Ну, короче говоря, в бочке оказался самый чудесный бренди, какой кому-либо доводилось пробовать. Съехались к сквайру на угощение разные господа, ближние и дальние, и пошли у них пирушки, да карты, да кости. Пили они и драли горло ночь за ночью, даже по воскресным дням, Господи, прости их, грешников! Аж из Балликлойна приезжали военные и осушали стакан за стаканом до самого утра понедельника, потому что из того бренди выходил великолепный пунш.
А потом вдруг раз — и как отрезало, гости больше не появлялись. Прошел слух, будто с бренди этим что-то неладно. Никто в точности не мог сказать, в чем дело, а только поговаривали, что кое-кому этот бренди начал приносить сплошные несчастья.
Те, кто испробовал напиток из бочки сквайра, стали очень быстро терять деньги. Им не удавалось обыграть сквайра, и среди них начались разговоры о том, что проклятую бочку следует вывезти в море и затопить на глубине полусотни морских саженей.
Шел конец апреля, и погода стояла необыкновенно теплая и ясная для этого времени года. И вот стали замечать, что ночь за ночью по берегу бухты в одиночестве бродит какой-то незнакомец — смуглый, как и весь экипаж судна, погребенный на нашем местном кладбище, в ушах золотые серьги, на голове чудная шляпа, а ходит так, будто пританцовывает. Из местных его видели несколько человек, и все диву давались. Пытались с ним заговорить, но он в ответ только головой мотал, так что никому не удалось разузнать, откуда он взялся и зачем явился в наши края. И потому решили, что незнакомец этот не кто иной, как призрак одного из многих несчастных, потонувших у Багрового мыса, бесприютная душа, которая ищет себе пристанища в освященной земле.
Наш священник отправился на побережье и тоже попытался разговорить неизвестного. «Чего ты ищешь? — спросил преподобный. — Христианского погребения?» Но смуглый в ответ лишь покачал головой. «Чего ты хочешь? Не весть ли подать жёнам и детям, которых оставили вы вдовами и сиротами?» Но и это оказалось не так. «Что обрекло тебя бродить здесь — уж не тяжкий ли грех у тебя на душе? Утешат ли тебя заупокойные службы? Вот язычник! — воскликнул преподобный. — Видали ль вы доброго христианина, который бы мотал головой при упоминании церковной мессы?» — «Быть может, он не понимает по-английски, преподобный, — предположил один из сопровождавших священника офицеров. — Попробуйте обратиться к нему по-латыни».
Сказано — сделано. Но преподобный обрушил на незнакомца такую длинную и причудливую тираду из латинских молитв, что тот обратился в бегство.
«Это злой дух! — воскликнул преподобный, который попытался догнать незнакомца, однако, запыхавшись, отстал. — И я изгнал его!»
Однако же на другую ночь неизвестный вновь как ни в чём не бывало явился на берег.
«Что ж, пусть остаётся, — объявил преподобный. — Меня вчера так прохватило на берегу, что теперь все кости ноют и в спине прострел, не говоря уж о том, как я охрип, выкликая молитвы на ветру. Да и сомневаюсь я, что он понял хоть слово».
Так продолжалось некоторое время, и незнакомец — или же призрак незнакомца — внушал местным жителям такой страх, что они не осмеливались и близко подойти к берегу. В конце концов сам сквайр Эннисмор, насмехавшийся над рассказами о призраке, надумал отправиться ночью на побережье и разузнать, что там творится. Может статься, мысль эта пришла сквайру от скуки и одиночества, поскольку, как я уже говорил вашей милости, гости стали обходить его дом стороной и пить ему теперь было не с кем.
И вот однажды ночью сквайр и впрямь отправился в бухту — идет себе и в ус не дует. Лишь немногие отважились последовать за ним, держась на почтительном расстоянии. Завидев сквайра, тот человек устремился к нему и на чужеземный манер приподнял свою шляпу. Чтобы не показаться неучтивым, старый сквайр ответил ему тем же.
«Я пришёл, сударь, — заговорил он громко и отчетливо, дабы незнакомец понял его, — желая узнать, что вы ищете и могу ли я вам помочь».
Человек взглянул на сквайра с приязнью, словно тот сразу пришёлся ему по сердцу, и вновь приподнял шляпу.
«Не о затонувшем ли судне вы печалитесь?»
Ответа не последовало, незнакомец лишь горестно покачал головой.
«Что ж, корабль ваш не у меня; он разбился у нашего берега ещё зимой, а матросы надежно погребены в освящённой земле», — сказал сквайр.
Незнакомец не шелохнулся, лишь смотрел на старого сквайра со странной улыбкой на смуглом лице.
«Так что вам угодно? — нетерпеливо спросил мистер Эннисмор. — Ежели что из вашего имущества потонуло вместе с судном, ищите это у мыса, а не здесь… Или вас интересует, что сталось с той бочкой бренди?»
В общем, сквайр так и сяк пытался добиться у незнакомца ответа, обращался к нему по-английски и по-французски, а потом и вовсе заговорил с ним на языке, которого никто из местных не понимал; и вот тут незнакомец весь встрепенулся — не иначе, заслышал родную речь.
«Ах вот откуда ты родом! — воскликнул сквайр. — Отчего же было сразу не сказать мне? Бренди я тебе отдать не могу — бóльшая его часть уже выпита; но пойдем со мной, и я угощу тебя самым лучшим и крепким пуншем, какой ты когда-либо пробовал».
И они не теряя времени удалились, беседуя, как закадычные друзья — на том самом непонятном чужеземном наречии, которое для добрых людей звучало как сущая тарабарщина.
То была первая ночь их бесед — первая, но не последняя. Должно быть, незнакомец оказался в высшей степени приятной компанией, потому что старый сквайр никак не мог наговориться с ним вдоволь. Каждый вечер незнакомец приходил в его дом, всегда в том же наряде, вежливо приподымая свою шляпу, с неизменной улыбкой на смуглом лице, а сквайр велел подавать бренди и кипяток, и они пили и играли в карты до самого утра, хохоча и болтая.
Так продолжалось неделю за неделей, и никто не знал, откуда этот человек являлся и куда исчезал по утрам; а старая домоправительница заметила только, что бочонок с бренди почти опустел и что сквайр тает день ото дня; и до того ей стало не по себе, что она отправилась за советом к священнику, но и ему было нечем её утешить.
Наконец старуха настолько встревожилась, что решила, чего бы ей это ни стоило, подслушать у двери столовой, о чём сквайр беседует со своим ночным гостем. Но те неизменно разговаривали всё на том же неведомом заморском наречии, и были то молитвы или богохульства, она понять не могла.
История эта подошла к развязке одной июльской ночью, накануне дня рождения сквайра. В бочке к тому времени не осталось уже ни капли бренди — муху утопить и то не удалось бы. Сквайр и его гость опустошили бочонок досуха, и старуха трепетала, ожидая, что хозяин вот-вот позвонит и потребует ещё, а где взять ещё, ежели всё выпито?
И вдруг сквайр с незнакомцем выходят в холл. В окна светила полная луна, и было светло как днём.
«Нынче ночью я пойду к тебе в гости, — заявляет сквайр, — для разнообразия».
«Так-таки и пойдешь?» — спрашивает его незнакомец.
«Так-таки и пойду», — отвечает сквайр.
«Ты сам это решил, запомни».
«Да, я сам это решил, а теперь в путь».
И оба удалились, а домоправительница тотчас кинулась к окну, чтобы поглядеть, куда же они направятся. Племянница её, состоявшая при сквайре горничной, тоже метнулась к окну, а затем подоспел и дворецкий. Вот в ту сторону глядели они из окна и видели, как их хозяин и незнакомец идут вот по этому самому песчаному берегу прямиком к воде, и вот оба входят в воду, и вот волны морские им уже по колено, и вот уже по пояс, затем по шею и наконец сомкнулись над их головами. Но еще прежде того дворецкий и обе женщины стремительно выбежали на берег, взывая о помощи.
— И что же было дальше? — спросил англичанин.
— Ни живым, ни мертвым сквайр Эннисмор назад так и не вернулся. Наутро, когда начался отлив, кто-то увидел на песке отчетливые следы копыт, тянувшиеся к самой кромке воды. Тут-то все поняли, куда ушел старый сквайр и с кем.
— Что же, его больше не искали?
— Да помилуйте, сэр, какой толк был искать?
— Полагаю, никакого. Как бы то ни было, странная история.
— Однако правдивая, ваша милость — до последнего слова.
— Ну, в этом я не сомневаюсь, — ответил довольный англичанин.

1888

(Перевод В. Полищук)

Энн Бронте "Агнес Грей"

Вообще-то я купила эту книжку за компанию с другими на Озоне, за 140+ руб.
А так я с некоторым снобизмом думала: "Энн Бронте? Ну если она не так знаменита, как старшие сестрички, то, наверное, ерунда какая-то, читать не стоит". Но книжка очень понравилась.

Сюжет такой. Агнес, младшая дочка разорившегося провинциального священника, которую лелеют и балуют сестра и родители, решает помочь семье и уезжает работать гувернанткой. С грустью она прошается с родным домом, подозревая, что и она изменится, и в доме многое изменится.

Моя же киска, моя милая подружка, уж конечно, станет другой. Ведь она и теперь почти взрослая кошка, а к Рождеству, когда я приеду домой погостить, наверное, давно забудет и товарку своих игр, и все свои уморительные проказы. Я в последний раз затеяла с ней возню, а потом сидела, поглаживая ее пушистую шерстку, пока она, помурлыкав, не уснула у меня на коленях — и уж тут мне было трудно скрыть свою грусть.

Агнес полна энтузиазма, знаний и заочной любви к своим ученикам. Но...ее ждет семья английских Скотининых и два маленьких монстра-Митрофанушки, которые способны и уничтожить птенчиков в гнезде, и выбросить ее вещи и книги в окно. Никаких рычагов влияния у нее нет. Детей невозможно ни заставить, ни пристыдить, ни пригрозить лишением своей любви (они никого не любят). Ни даже ни в какой форме наказать! Потому что родители деточек берегут, наказывать не разрешают, а на вопрос, как же воспитывать, раздражаются: "Ну вы же гувернантка, мы вам деньги платим, вот и воспитывайте!"
В общем, педагогам роман очень понравится.)))

Следующая семья вроде пообразованней и погуманней, да и дети там получше и постарше. Вот только они очень своевольны, избалованы и беспорядочны. Заставлять и наказывать их тоже нельзя, продолжается "ну вы же гувернантка, вы и воспитываете!" Приходится только уговаривать, но это действует мало.

Агнес в этой семье работает долго, знакомится с местными жителями и со старым священником типа "молись постись слушай радио радонеж", который такой плохой, что пинает кошечку у бедной старушки в хижине! А вот новый священник совсем другой...и красивый, и милосердный, и разумный, и спокойный, и цветочки собирает, и кошек любит. У них возникает взаимный интерес, но к несчастью, на священника положила глаз старшая воспитанница Агнес - красивая и самоуверенная девушка. Как она мастерски оттесняет Агнес на обочину и обрубает их возможные контакты...описано очень реалистично.

Не тревожьтесь, все заканчивается хорошо, свадьбой.
Никто даже не умер, не сгорел и не ослеп, в отличие от романов Эмили и Шарлотты.
Герой романа Энн несколько напоминает кузена-проповедника из "Джейн Эйр" (но не такой сухарь!), нет в нем ничего ни загадочного, не героического.
Но с возрастом такие вот, любящие тебя, цветы и котиков становятся гораздо милее психованного Хитклифа и нарцисса Рочестера...

Стиль приятный, выразительный, эмоциональный, в меру ироничный. Перевод тоже хорош.


iu26t99mp41b71b3a7e7i1vfd6.jpg 6728732813.jpg

С Днем переводчика!

Пишет "Одна тетка"

***
Переведи меня, святой Иероним,
По мостику из слов, по мостику сюжетов,
Сквозь страшный этот век, в котором места нету
Ни сказочке про льва, ни даже нам самим.

Переведи нам всем, святой Иероним,
Простые истины о травоядном зверстве
Льва твоего, лежащего в соседстве
Той доброй мудрости, которой мир храним.

Переведи нас всех, не спрашивая виз,
Кто грек, а кто халдей из нас, не разбирая,
По мостику любви, слова к ней подбирая,
Как ключики к замку, не дай свалиться вниз

Нам с мостика любви, святой Иероним,
Подпорочки из слов оставь нам, слабосильным,
Чтоб мы увидели, как ластится умильно
Когда-то грозный лев, став котиком твоим.

Переведи наш страх, растерянность и боль
Рекой иных времен и формами глаголов,
Переведи нам зло, и смерти тьму и холод
На истинный язык: бессмертную любовь.

Переведи для нас, святой Иероним,
Век безнадёжный наш, безжалостный и грозный,
На радостный язык, таким, как он был создан:
Сюжетом о добре — не властно зло над ним.

Переведи войны безумный зверский пир,
Злодейства гнусности, тупую злобу скотства,
Фальшивой правоты тщеславное уродство
На истинный язык: победу, жизнь и мир.

И нас переведи, не спрашивая виз,
Кто грек, кто иудей из нас, не разбирая,
По мостику из слов и истины до края
Тоски и сквозь неё, не дав свалиться вниз,

Туда, где лев лежит с ягнёнком, как друзья,
Что добрели домой из дальнего похода,
Туда, где всем поёт счастливая свобода,
Где живы дочери и живы сыновья.

q-yWsWde4O8.jpg
кот

Короткий список Букера-2024...

... характеризуется тем, что из шести произведений в нём пять — женского авторства.

«Орбиталь» [Orbital] Саманты Харви [Samantha Harvey], жанр — космическая фантастика
Предыдущий пост о замечательной британской писательнице: https://fem-books.livejournal.com/2087899.html.



«Озеро сотворения» [Creation Lake] американской роман с ки Рэйчел Кушнер [Rachel Kushner], экологический роман.
О Кушнер сообщество немало рассказывало:
https://fem-books.livejournal.com/1894752.html
https://fem-books.livejournal.com/761478.html
https://fem-books.livejournal.com/1719363.html



«Удерживаемая территория» [Held] Энн Майклз [Anne Michaels] из Канады, военно-историческая проза.

.

«Ответственное хранение» [The Safekeep] Яэль ван дер Воуден [Yael van der Wouden], нидерландской англоязычной писательницы, жанр — постмодернизм, поднимается тема квира.



«Стоунярдский дом молитвы» [Stone Yard Devotional] Шарлотты Вуд [Charlotte Wood], мастерицы австралийской готики. Жанр — как есть хоррор. И мыши ещё эти.


Я болела за Сару Перри... Эх!

Лонг-лист: https://fem-books.livejournal.com/2439469.html

Победительницу (или победителя, ведь в списке присутствует и грозный соперник, Персиваль Эверетт) — назовут двенадцатого ноября.

"Лавра" Елены Чижовой. История России в гендерном контексте

Уникальная книга, на которую нет ни одного положительного отзыва в этих наших интернетах. Сначала хотела поставить ей одну звезду, а потом поставила пять.

Героине 25 лет, и ее муж – это ее бывший учитель (связь с ученицей испортила ему карьеру, они поженились, как только ей исполнилось 18). Репутация в педагогических кругах мешает ему трудоустроиться, как вдруг друг детства приглашает его преподавать и работать переводчиком в Лавре.
Некрещеная героиня принимает крещение и погружается вместе с мужем в новую сферу.

Елена Чижова насыщает историю воцерковления одного и духовную неудачу другой толстым слоем интеллигентских метаний; эдакая современная версия "Клима Самгина" и "Братьев Карамазовых". И даже есть Митя (намек на тех самых "Карамазовых...", я прочла так).
Митя - диссидент, представитель университетских кругов (впрочем, героиня тоже учится в университете, а затем в аспирантуре).
В поисках себя рядом с воцерквившимся мужем героиня Чижовой как будто изучает, сможет ли она стать "женой декабриста", стать матушкой, как иные жены священников.
Она много читает, в том числе религиозных философов, это запрещенные в Союзе книги, действие происходит в 70х годах.
Что именно она читает, мы можем только догадываться; кроме религиозных философов, она интересуется романами Томаса Манна ("Волшебная гора" и "Иосиф и его братья"), историей Кунсткамеры, проблемой отдельности церкви и государства, историей православия после революции 1917 года.

Обсуждение этих, несомненно, глубоких тем в романе Чижовой подразумевает, что читатель уже знаком с романами Достоевского и Манна, историей русской церкви и, я бы сказала, в курсе всех циркулирующих в церковной среде историй.
Это, конечно, усложняет чтение романа, требуя для понимания контекста поднимать тяжелые слои культурной истории и религиозной мысли в России, знать Библию (хотя бы историю Иосифа Прекрасного).

В конечном итоге героиня начинает слышать голоса и видеть видения.
Елена Чижова создает размытую грань между тем, что происходит на самом деле, и тем, что чудится и кажется ее героине. Роман можно читать и так, и так, как больше понравится.
Если читатель верит в бесов, то встреча с ними будет для него реальна; реальна ли она для героини? Это вопрос.
Но диалог с бесом и момент дальнейшего изгнания бесов - это, пожалуй, один из наиболее удачных и живых эпизодов романа (эмоционально). Как и крещение героини: "Те, кто крестятся взрослыми, ... сильно рискуют".
Мы как раз узнаем, почему.

Как вариант, видения, голоса и тому подобное как раз образуют зону риска, в которую вступает героиня романа.
Вообще, именно видения героини обогащают серое, размытое, петербургское (как у Достоевского), медленно разматываемое повествование – натуральный моток ниток, который читатель вслед за авторским замыслом сматывает клубком, распуская старый потраченный молью свитер, тоже связанный из старых ниток, соединенных узелками.
Это моя метафора.
В роли таких узелков выступают то романы Манна, то намеки на послереволюционный раскол (часть священников приняла революцию, часть отвергла), то уродцы из Кунсткамеры, читатель каждый раз спотыкается и гуглит (историю Иосифа, краткое или подробное содержание романов Манна, вспоминает свои визиты в Кунсткамеру, храмы и т.д.)
Но затем возникает новое, живое, то самое романическое, не путать с романтическим: о жизни.

"Лавра" перенасыщена руминациями главной героини, Елене Чижовой слабо удалось соединить событийное с внесобытийным, но в этом она сродни Достоевскому и Горькому, которые не так талантливы во внутренней речи и монологах, как Лев Толстой. Монологов Болконского на поле Аустерлица не ждите, а только путаницу мыслей (тот самый клубок! вспоминаю свою метафору), как будто Раскольников мечется в горяченом бреду на своем чердаке.
Хронотоп Чижовой вполне петербургский, пусть это не чердак, а улей или муравейник: длиннющий 9-этажный дом, Коломяги, пустырь, строительный мусор и лужа такой глубины, что в ней однажды утонул случайный пьяница.
С этой сцены роман и начинается, создавая "достоевский" (имя прилагательное) Петербург, хотя действие происходит в советском Ленинграде.

В конечном итоге крещение во взрослом возрасте требует от героини (пытаюсь угадать мысль автора) совершить все возможные грехи: прелюбодеяние, церковное двоеженство, попытку собоазнить священника, развод, попытка суицида и т.д.

Дочитать эту книгу сможет только очень упрямый читатель, склонный идти до конца и несмотря ни на что.
Поэтому советовать никому не буду.
закончу цитатой из романа, которая, на мой взгляд, доходчиво передает те муки, которым будет подвергнут рискнувший читать, и атмосферу повествования в целом:
"Такие, как я, похожи, – я усмехнулась, – на царя Мидаса: все, к чему прикасаюсь, превращается в боль и горечь. Словно нет для меня простой человеческой радости."

Почему это так и о чем на самом деле роман?
Сначала запоздалое вступление.
Ленин писал Горькому про "интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а г... ".
А Горький отвечал: "В России мозга мало, у нас мало талантливых людей и слишком — слишком! — много жуликов, мерзавцев, авантюристов".

Каждый сам может решить, к какой категории стоит отнести как героиню Чижовой, так и ее саму, к талантливым людям или...
(литературная журнальная критика роман поняла слабо, на мой взгляд; и те из критиков, кто восприняли его позитивно, как К. Азадовский, и те, кто иронически, как Ирина Роднянская).
Но срез эпохи (застоя) у Чижовой вышел иллюстративный; я не зря припомнила "Клима Самгина", и не зря в "Лавре" так много про вину и ответственность, проклятие, "оскорбленную любовь к поруганной стране" и "генетическое вырождение".

Я оставлю за скобками, кого я считаю генетическим вырождением; польза этой книги в том (как бы ни хотелось с ней спорить и, может быть, сжечь!🤣) - в том, что наконец стало понятно, мне понятно, откуда тянется эта традиция считать все российское дном и говном, а все западное - истиной последней инстанции.
Вот откуда, по мнению Елены Чижовой, "от самых Петровских реформ", когда зародилась традиция подражания иноземному как признак прогресса.
Об этом же знаменитый монолог Чацкого в "Горе от ума" (кстати, тоже запрещенная в свое время литература):

"Я одаль воссылал желанья
Смиренные, однако вслух,
Чтоб истребил Господь нечистый этот дух
Пустого, рабского, слепого подражанья;
Чтоб искру заронил он в ком-нибудь с душой,
Кто мог бы словом и примером
Нас удержать, как крепкою возжой,
От жалкой тошноты по стороне чужой.
Пускай меня отъявят старовером,
Но хуже для меня наш Север вó сто крат
С тех пор, как отдал всё в обмен на новый лад –
И нравы, и язык, и старину святую,
И величавую одежду на другую
По шутовскому образцу:
Хвост сзади, спереди какой-то чудный выем,
Рассудку вопреки, наперекор стихиям;
Движенья связаны, и не краса лицу;
Смешные, бритые, седые подбородки!
Как платья, волосы, так и умы коротки!..
Ах! если рождены мы всё перенимать,
Хоть у китайцев бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья иноземцев...".

Заметьте, Чацкий, который так возмущен слепым подражанием западным образцам, волей или неволей тоже оказывается им подвержен:

"Хоть у китайцев бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья иноземцев...".

В нынешнее время предложение заимствовать у китайцев звучит жутким до мурашек пророчеством.

Чижова предлагает нам исследование истории русской интеллигенции, прослеживая ее истоки от Кунсткамеры с ее уродцами, и – как ни крути – заспиртованные уродцы как раз как символ той самой интеллигенции. Во-первых, не дураки выпить, и героиня Чижовой на встречах с любовником-диссидентом, мечтающим эмигрировать из проклятой страны, которую нужно ненавидеть и стыдиться за пролитые в ней реки крови, начиная от Петра Первого и заканчивая революцией и репрессиями, эти разговоры ведут обязательно под бутылку.

Во-вторых, западное и русское в романе сравнивается с напитками: западное – с "крепкой культурной традицией, совершенно безопасной именно благодаря своей многовековой выдержанности. В этом случае действуют вполне винодельческие законы. Народ же, перед которым предстали эти выдержанные в дубовых бочках напитки, казалось еще бурлил и зрел. Крепкий глоток этой невызревшей медовухи способен был раскачать и самую трезвую голову.
Этот народ, перед которым они теперь стояли, отрицал историческую Античность, раз и навсегда сочтя ее тупиковой ветвью духовного развития. Тысячу лет назад обернувшийся к Востоку, он чуждался опыта, накопленного Западом. Несть ни эллина, ни иудея, произнесенное по-русски, прорастало другим, добавочным смыслом, коренившемся в слове – несть. Ни эллина, ни иудея, ни римлянина, ни иезуита, ни Лютера, ни папы – сами слова стали ругательными. От них – чужих и еретических – следовало открещиваться до последнего, сбиваясь плечом к плечу в теплом пространстве под куполами".

Героиня Чижовой и мечется в поисках срединного пути. Это для ее мужчин все ясно: муж – церковник, т.е. "славянофил"; любовник – западник. Но она сама ни там, ни здесь и не может примкнуть ни к тому, ни к другому, как бы ни пыталась. Диссидентское и западное вызывает у нее тоску, она описывает "университетские" разговоры как заезженную пластинку: "Стоило появиться университетским, как рано или поздно разговор въезжал в привычную колею, словно кто-то невидимый, тихонько сидевший меж ними, выжидал момент, чтобы, вынув из конверта, поставить пластинку, заезженную до белизны. В этой симфонии у каждого была своя партия. Митина начиналась с народа-богоносца, нельзя ничего исправить, что можно поделать с вырождением…". С "этого места она знает наперед", ей не только скучно, но и тоскливо.

Вот она смотрит на лица дискутирующих о высоком и умном мужа и любовников, и лицо одного кажется ей усталым от ненависти, а в другом – видится только замкнутое на самом себе высокомерие:

"Я сидела в глубоком кресле и, не больно прислушиваясь к словам, смотрела в его лицо, и странная мысль, далекая от непримиримых слов, томила мое сердце. Когда-то давно я им восхищалась, но теперь видела болезненный излом его рта, неловкий палец, касавшийся уголка губы, белевшие ненавистью глаза и думала о том, что безо всяких усилий могу представить его среди автобусных лиц: лицо сидящего передо мною было неприятно набрякшим. Его острые, тонко очерченные скулы вылезали желваками – ходили под кожей. Под слоем живой и памятливой ненависти я видела давнюю необоримую усталость, с которой даже ненависть не могла сладить. В сравнении с Митиным лицо мужа было высокомерным, словно новое положение, выстраданное мытарствами, давало опору, на прочность которой он мог и желал положиться. Высокомерие отчерчивало грань, за которую Митя, оставшийся в ряду неприобщенных, не имел права шагнуть".

Не случайно следом звучит реплика, пусть и вложенная в уста Мити: "Одно и то же, сообщающиеся сосуды". Эти двое мужчин – сообщающиеся сосуды, которые гоняют между вином и водкой, славянофильским и западничеством, а сознание героини служит своего рода перегонным аппаратом, который пытается на смеси "французского с нижегородским" (А. Чацкий, А. Грибоедов) родить свое мировоззрение и свою, надо полагать, Россию.

Забавно в этой связи, что оба мужчины ведут духовную борьбу за героиню, но не как муж с любовником или любовник с мужем, а иначе: через попытку осудить ее и вытравить в ней чуждые каждому мысли и воззрения. Любовник неистово ругает ее за "аморальное двоемыслие" мировоззрения, а муж – много не думая – пытается вычитать по церковному обряду и изгнать из нее бесов.

Как тут не вспомнить известную поговорку, которую я перефразирую на свой лад: пока паны дерутся – у баб мозги трясутся (простите!) Героиня слаба не только на передок – это ничего, это не проблема! – она слаба мировоззрением, а попытки прислониться к одному из мужчин и перенять у любого из них мировоззрение ей не удаются.

Елена Чижова предлагает нам свою версию – очень женскую версию – сюжета извечного треугольника "женщина и двое мужчин", но на духовном уровне, таком, что в пирамиде Маслоу зовется самоактуализацией. "Согласно А. Маслоу, самоактуализация – желание стать всем, чем возможно; потребность в самосовершенствовании, в реализации своего потенциала. Ее путь труден и связан с переживанием страха неизвестности и ответственности, но он – путь к полноценной, внутренне богатой жизни" (из интернетов).

Итак, этот роман можно прочесть и таким образом; как историю женщины в поисках идентичности. Мужская идентичность, т.е. идентичность ее мужчин, ей не подходит, а козой (простой русской бабой) быть она не может, испортили – чтением, образованием, аспирантурой, феминизмом, подставьте на свой вкус))

"…он устал и затих. – Ну почему, почему ты не можешь просто быть женщиной, нормальной женщиной: пожалеть меня? – ежась от холода, Митя поводил плечами. – Для этого ничего не надо. Ничего, даже книг. Это – инстинкт. Он есть у любой козы или, черт бы ее побрал, крольчихи…» – «Да, – я сказала, – верно, у любой козы».
Я думала о том, что сейчас, в эту самую минуту, готова отдать все, чтобы стать той самой козой".

В итоге не получается. Однако по контексту судя, если муж символизирует славянофильское церковное, а любовник – западное иностранное, то героиня может претендовать на воплощение символической роли России. Россия – слово ж. рода. Вспомним тут еще и Блока с его: "О Русь моя! Жена моя! "

В романе два эпизода мастурбации. Однажды мастурбирует сумасшедший в ските (из бывшего скита сделали в советское время психиатрическую лечебницу). Символично, правда? Уравнивает скит с сумасшедшим домом. В другой раз при героине дрочит черт, с которым она разговаривает, который пытается ее склонить на свою сторону. В общем, мужики дрочат тетке ум, а она – как истинная женщина (напомню, героиня – символ России) никакого удовольствия не получает. Мужская мастурбация – занятие одинокое, а в данном случае еще и эксгибиционистское.

Что же хотел нам сказать автор? Героиня-Россия выкинула из своей жизни обоих. Отказалась родить. Развенчалась по церковному обряду. Обоим дала - и обоих выгнала.
Наверное, это намек. Исторического, конечно, характера...

Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...
(А. Блок)

#еленачижова #лавра #воцерквление #религия #гендер
кот

Словарь трудных слов

По случаю праздника сейчас будет пятиминутка разнузданной рекламы. Когда кому-нибудь из нас необходимо:

* читать в оригинале церковнославянскую литературу;
* разобраться, что это такое начертано славянской вязью на соседнем памятнике архитектуры или в старом письме;
* сделать подарок верующей родственнице или подруге;
* сочиняя художественное произведение исторического содержания, вписать в него нечто, относящееся к богослужению —

очень выручает «Словарь трудных слов из богослужения. Церковнославяно-русские паронимы» О.А. Седаковой. Составительницу словаря мы знаем как поэтессу, переводчицу, специалистку по стиховедению, а лингвистическую ипостась как-то пока в сообществе не расматривали. Это следует исправить.



Что такое паронимы? Это мнимопонятные слова, ложные друзья переводчика. Широко известно, что высоким штилем живот — это жизнь. Встретив выражение не щадя живота своего, вряд ли кто подумает, что субъект, к которому относится это выражение, не щадил только живот, а остальные части тела щадил и берёг. А вот, например, что означает: человек некий бе [был] домовит? Хозяйственный, наверное, был, рачительный, предположу я и попаду пальцем в небо, потому что домовитый по-церковнославянски означает тот, у кого есть дом. Что такое доброта? Внешняя красота в первую очередь, в то время как добрый есть хорошой, прекрасный, настоящий. Коварный — одобрительный эпитет, означающий не только хитрого, но в первую очередь, сообразительного, разумного человека. Хитрый — вообще лучшая похвала, хитрый значит умелый, способный. Хитрость — это и разум, и рассудок, и мастерство, и художественный талант. Хорошо быть хитрыми. Любопытный — не любознательный, а активный, деятельный, хлопочущий. Безсердечный — не жестокий, а неумный, неразумный, в то время как неразумный по-церковнославянски будет... безсловесный. Мучительство — не пытка как таковая, а абсолютная власть, деспотизм. Логично. Насильник — не притеснитель, а вообще любое властвующее лицо. Тоже логично. А если про кого-то сказано, что он шумный, это значит, что он буйный во хмелю.

А что такое, например, жупел? Явно что-то страшное, жуткое, говорят же: пропагандистский жупел. У купчиха Настасьи Панкратьевны из пьесы Островского была фобия мудрёных слов. Говорила о себе:
Уж я такая робкая, право, ни на что не похоже. Вот тоже, как услышу я слово: ”жупел“, так руки-ноги и затрясутся.
Вот бы ей «Словарь трудных слов из богослужения»! Там чёрным по-белому: жупел — сера. И ничего ужасного, просто химический элемент.

Посты об Ольге Седаковой: https://fem-books.livejournal.com/1014485.html
https://fem-books.livejournal.com/1181875.html
https://fem-books.livejournal.com/2138557.html
https://fem-books.livejournal.com/2043824.html

Словарь в интернете: https://azbyka.ru/otechnik/Spravochniki/slovar-trudnyh-slov-iz-bogosluzhenija-tserkovnoslavjano-russkie-paronimy/
кот

Елена Шварц. Дни Страстной

Понедельник
(вспоминают бесплодную смоковницу
и прекрасного Иосифа, в доме убирают)

Чёрный голубь — он сердце Страстной —
На пружину сел драного кресла
И сказал, что смоковница та —
Анти-Лазарь — она не воскресла.
Не хотела она и навстречь
Силе не порождала усилья.
И тут голубь мощно развёл
Свои смоляные крылья.
И — как братья к тому, кто потерян
И нашёлся, — воробьи слетели к нему:
«Ты — Иосиф, ты силе и вере
Научи нас, мы всмотримся в тьму».
Не смущаясь, он поднял крыло
С темно-серой графитной канвой.
Мыли окна, и в доме светло.
Чёрный голубь — он сердце Страстной.

21 апр. 2008

Вторник

(вспоминают о Втором пришествии,
чистят одежду)

В шкаф с мамиными платьями,
В его родную душную тьму,
Чуть пахнущую старыми духами,
Я не заглядываю уже десять лет,
Не знаю почему.
Вдруг всё пойдет иначе?
Вдруг будут нужны ей?
Вдруг лопнет небо
И совьётся как свиток?
Ино мне кажется — ты долго,
Годами выбираешь платье
В той душной тьме, но выйдешь вдруг
Вся в новом, скажешь: «Вот опять я».

21 апр. 2008

Collapse )
кот

Четверг, стихотворение: Александра Шалина

* * *

Понтий Пилат не тянет уже руки –
голову пса нащупывать пустотой.

…воздух горяч и стены ему узки,
мыслям, что овцам, нужно на водопой…
Понтий Пилат совсем не готов судить
божьего человека людским судом.
«хочешь – соври. раскайся и уходи,
Бог промолчит и мы промолчим о нём».

умер Га-Ноцри, не закрывая глаз,
Понтий Пилат считает во сне кресты,

он опускает руку в последний раз,
если бы только не было пустоты…

О воронах

мир не меняет привычек, и я не против.
вместе со всеми утром глотаю кофе.
толстые важные во́роны в Петергофе –

вот что меня поразило в двенадцать лет.

после того, как ни гляну, всё люди, люди –
между домов, деревьев, столов с посудой…
может, приеду, а воронов и не будет,

может, они прилетят, а меня и нет