Книги, рекомендуемые феминистками

* * *

как бы я ни провела лето,
в сочинениях всегда писала,
целый список
неживых, но спасительных фраз:
«ездить в деревню», «купаться в реке»,
«ходить в лес, собирать грибы и ягоды»,
но не было леса,
а только блестящие рельсы,
и мы были дети,
мы собирали мазут, обрывали мятлик,
растирали в ладонях болиголов и полынь,
руки пахли травой,
каждый был себе сам – и лесом, и речкой и солнцем,
но мы были слишком малы
и не было слов,
чтоб объяснить непонятливой нашей училке,
как ослепительно,
остро – ну, словно, осокой порезался,
так оно брызгалось, тёплое лето внутри,
но была непонятная вежливость:
вместо того, чтобы честно сказать,
что я была солнцем,
я всех обжигала и грела,
я упрямо писала в тетрадь,
что «загорела, погода была чудесной,
я даже скучала по школе
и, в общем, ждала сентября».


* * *

её назвали майя
пока маленькая – маечка
х/бшные трусики с желтым котенком/
а потом – ну, как же она маялась:
от аллергии на пыль и пыльцу – весной,
на холод – зимой;
осенью – от депрессий;
и просто от скуки – летом
а в тридцать пять,
когда ей всё надоело,
она смотрела
в окно на детишек, играющих в мяч,
легла на подоконник
и перестала дышать.

***

всю жизнь я старалась придумать собственный язык
и выдать его за язык марсиан,
неизвестных науке планет, астероидов, космических станций
и теперь вот смотрю, как падают сливы в траву, каштаны срываются,
грузовик проезжает по улице, слегка зацепив ветки,
а те отвечают дождем каких-то жёлтых сережёк.
чувствую себя как при падении
земля уходит куда-то вниз и вправо
под самым животом горячее и огромное солнце.
чувствую себя как девочка на шаре,
неудачно исполнявшая свой танец,
горячее и огромное /солнце, стыдно/ жжёт меня
и самое первое слово на моём марсианском: – мамочка, мамочка…
ничего лучше я не придумала.

https://magazines.gorky.media/authors/b/nataliya-boeva

В копилку некруглых дат: сегодня, шестнадцатого апреля, могло бы исполниться восемьдесят девять лет Саре Кирш [Sarah Kirsch], одной из самых немецких поэтесс Германи ХХ века. На самом деле она, конечно, не была Сарой. В далёком 1935 году дед, лютеранский пастор, крестил свою первую внучку в барочной церкви родного Лимлингероде и нарек ей три имени: Ингрид Хелла Ирмелинда. Эта сложная конструкция из древнегерманских корней, возможно, требовалась для того, чтобы замаскировать неудачную фамилию семьи (стопроцентных немцев, что вы, что вы!). Не знаю, воевал ли отец поэтессы, радиомеханик Герман Бернштейн, и состоял ли в партии, но антисемитом был ужасающим. Мать, Элизабет Бернштейн, домохозяйка, в юности принимала участие в движении вандерфогелей, перелетных птиц: походы, альпинизм, пение под гитару у костра. После прихода к власти нацистов вандерфогелей как организацию запретили. Некоторые «перелетные птицы» добросовестно встали под знамёна со свастикой. А некоторые не встали, как например, Элизабет Бернштайн. Она очень любила читать, собрала хорошую библиотеку и привила дочери вкус к литературе.

Детство и юность Ингрид Бернштейн провела в Хальберштадте. Она видела, как перед красивой старинной синагогой, одной из прекраснейших в Европе, сжигают драгоценные свитки Торы и как прихожан принуждают снести здание, потому что сжечь его нельзя: оно вписано в фахверковый дом. Она пережила жестокие бомбардировки города американской авиацией, когда было уничтожено более четырёх пятых Хальберштадта. 11 апреля 1945 года в город вступили войска США, потом дымящиеся развалины передали британцам, а затем СССР. Ни фахверковые здания, ни старинный, одиннадцатого века собор восстанавливать не стали. Просто снесли руины. В 1953 году в Хальберштадте было подавлено советскими войсками крупное восстание, начавшееся с митинга на рыбном рынке. Ингрид Бернштайн училась на лесничего, ей хотелось покинуть город и уйти жить на природу.

Не закончив среднее специальное образование, фрейлейн Бернштайн поступила на биологический факультет в университете Мартина Лютера, альма-матер четверых нобелевских лауреатов. Там она познакомилась со студентом истфака Райнером Киршем, и жизнь её изменилась навсегда. Кирш был саксонец, сангвиник, талантливый поэт и вечный диссидент. Из университета его выгнали за стихи в стенгазете и за отклоняющиеся идеологические взгляды, что бы это ни значило. До 1960 года он работал то в типографии, то на транспорте, то в поле, и когда они с Ингрид Бернштайн поженились, то буквально ни кола, ни двора не имели. Впрочем, у жены было приданое: диплом. Она хоть учёбу закончила. Вот тогда-то и появился псевдоним Сара Кирш, в знак протеста против отцовской и общей юдофобии. Герман Бернштейн, пишут, до конца жизни не смирился, что дочь выбрала стать Сарой.

В соавторстве Райнер и Сара Кирш написали несколько книг: «Солнечная сторона Берлина» [Berlin – Sonnenseite], «Разговор с динозавром» [Gespräch mit dem Saurier]. Последний, кстати, получил медаль Эриха Вайнерта, высокую писательскую награду ГДР. Вместе они учились в литературном институте имени Бехера в Лейпциге, и когда Райнеру диплом решили не давать по причинам опять-таки идеологическим, Сара тоже от диплома отказалась из солидарности. Через два года они развелись.

В Восточном Берлине, куда Сара Кирш переехала после развода, у неё случился непродолжительный роман с Карлом Миккелем, писателем и сотрудником госбезопасности. Миккель был женат, у него было двое детей от законной супруги, но как-то так сложилось, что у Кирш от него родился сын Мориц. Поэтесса работала ведущей на радио, журналисткой, переводчицей, воспитывала в одиночку сына, делала недурную карьеру: в 1973 году стала членом правления Ассоциации писателей ГДР и при этом писала. Да как писала! В том же 1973 она выпустила поэтический сборник «Магические заклинания» [Zaubersprüche] и два тома прозы «Женщина-Пантера. Пять неотредактированных рассказов с кассетного магнитофона» [ie Pantherfrau. Fünf unfrisierte Erzählungen aus dem Kassettenrecorder] и «Огромные, высотой с гору волны на море» [Die ungeheuren bergehohen Wellen auf See]. Издавались её стихи и в ФРГ, причём без особых последствий для поэтессы.

И тут грянул гром: лишили гражданства Вольфа Бирмана, барда, диссидента и отчима Нины Хаген. Причём как лишили? Пока Бирман был на гастролях в Западной Германии, тихонько подготовили документы, и он с ужасом выяснил, что въехать обратно домой не может. Кирш, вне себя от гнева, участвовала в подготовке открытого письма о недопустимости этого выдворения и, как первая поставившая подпись, моментально вылетела и из партии, и из правления Ассоциации писателей. Через год она, как и многие другие деятели искусства, поддержавшие Бирмана, были вынуждены покинуть ГДР. Поселившись с сыном в Западном Берлине, Сара Кирш продолжила писать стихи. В 1984 году у неё вышел сборник-бестселлер «Кошачья жизнь» [Katzenleben]. Вообще у Кирш много в стихах разных катцен: «Повязка кошке на голову» [Katzenkopfpflaster] (1978), «Кошки скакали по краю и смеялись» [Katzen sprangen am Rande und lachten] (2000), «Дождевая кошка» [Regenkatze] (2007).

С лета 1983 года поэтесса с сыном жили в уединении в деревне ТИленхемме на реке Эйдер, в домике с садиком. При этом из общественной жизни Кирш не выпадала, читала лекции, выступала с поэтическими чтениями, написала открытое пис До самых последних дней, а умерла Сара Кирш в 2015 году, она участвовала в работе Студенческого общества Эльзы Ласкер, куда вступила ещё в университете. Наследие Сары Кирш составляет пять немалых томов: стихи, проза, критические статьи, публицистика... На русский язык переводят её очень скупо. Я на всякий случай эти переводы выучиваю наизусть. Вдруг что, вдруг интернета нет, а я Сару Кирш на память знаю.

* * *

Я опять записалась в армию Вашу, мой герцог,
Я готова любой Ваш исполнить приказ и каштаны
Обеими - только велите! руками таскать из огня,
Направляйте меня куда Вам виднее, в худшем
Случае прямо на виселицу. Когда же со мной
Покончено будет, Вам принесут и положат
Моё сердце на стол, в шёлковой тряпочке, так
Я хочу.

(перевод Л. Беринского)

Переводы Евгения Никитина: http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2015-3-4/kirsch/
И ещё одно стихотворение: https://fem-books.livejournal.com/1293236.html

Глядя на книги, нельзя не радоваться и не удивляться. Недавно я с интересом узнала, что у издательства Academic Studies Press (на изданную ими монографию Лори Стофф «Они сражались за Родину. Русские женщины-солдаты в Первую мировую войну и революцию» есть небольшой отзыв у нас в сообществе) существует целая серия «Современное востоковедение». И выходит в этой серии научная и научно-популярная литература на самые необычные и в то же время актуальные темы, в том числе женского авторства. Например, «Города окружают деревню. Урбанистическая эстетика в культуре постсоциалистического Китая» [Cities Surround The Countryside. Urban Aesthetics in Postsocialist China] Робин Виссер [Ro]. Виссер родом из Мичигана, но много лет прожила в Китае, знает китайский язык, историю, культуру. И, судя по отрывкам из книги и замечательному интервью, исследовательнице явно есть чем с аудиторией поделиться:

Однако после прихода к власти Си Цзиньпина в 2012 году цензура значительно усилилась, поэтому многие художники обратились к более карнавальным, фарсовым или сюрреалистическим формам выражения. Заметным исключением из этого правила стал во время пандемии реалистический «Уханьский дневник» Фан Фан, который националистически настроенные критики подвергли яростным нападкам. Еще одну стратегию выработала писательница Ван Аньи, роман которой «Песнь о бесконечной тоске» подробно проанализирован в моей книге. В последующих ее произведениях на городскую тематику, таких как «Красные бобы рождаются на юге» (три новеллы 2017 года о жизни мигрантов в Шанхае, Нью-Йорке и Гонконге), писательница сосредоточилась на микросюжетах и отказалась от построения масштабного нарратива.
[и далее]
Гуманистический дух почти полностью угас: власти продвигают конфуцианские гуманистические ценности, но все это значительно отличается от того, что обсуждалось в 1990-е и 2000-е. В начале 2010-х одной из наиболее заметных интеллектуальных тенденций стало осуждение «универсальных ценностей» — таким было кодовое название для ценностей эпохи Просвещения, включая и «гуманизм». Критика продвижения Западом универсальных ценностей, используемых в качестве ширмы для культурного колониализма, вполне обоснована, но осуждение гуманизма вызывает серьёзные опасения — например, цензурные ограничения коснулись даже произведений важнейшего для современной китайской литературы писателя-гуманиста Лу Синя.
В итоге одним из жанров, в котором сегодня проявляет себя гуманизм, оказалась научная фантастика...


Что-то это положение вещей напоминает, согласитесь! А у нас, как водится, поворот на Восток благополучно объявили, но другой вопрос, что можем увидеть, когда повернёмся.

А вот работа австрийской культурологини Сабины Фрюштюк [Sabine Frühstück]. Работая в Японии, Фрюштюк волею судьбы стала одной из первых зарубежных учёных, допущенных к базовой подготовке дзиэйтай, то есть японских сил самообороны, и описала этот уникальный опыт в книге «Тревожные воины. Гендер, память и поп-культура в японской армии» [Uneasy Warriors. Gender, Memory and Popular Culture in the Japanese Army]. Почему воины тревожные? Отчасти потому, что они не только воины.

Как известно, капитуляция Японии в 1945 году не была безоговорочной. Однако этой немаленькой и глубоко милитаризированной стране запретили иметь собственную армию, распустили военные училища, закрыли военные заводы и даже запретили ковать самурайские мечи. Последний запрет, оказывается, держался до 1953 года. Но ещё раньше осложнились отношения с СССР, началась холодная война и, соответственно, возникла острая необходимость в восточных союзниках. Таким образом, возникла невероятная юридическая коллизия. Формально армия Японии никакая не армия, а гражданская организация. Её даже армией особенно не называют. А военнослужащие не военнослужащие, а штатские. Против 2 статьи конституции не попрёшь:

Искренне стремясь к международному миру, основанному на справедливости и порядке, японский народ на вечные времена отказывается от войны как суверенного права нации, а также от угрозы или применения вооружённой силы как средства разрешения международных споров. Для достижения цели, указанной в предыдущем абзаце, никогда впредь не будут создаваться сухопутные, морские и военно-воздушные силы, равно как и другие средства войны. Право на ведение государством войны не признаётся.

И каково же воюется в ситуации непризнания права государства на ведение войны? Всё сложно. Японские силы самообороны участвуют в миротворческих миссиях ООН, устраняют последствия цунами, землетрясений, ураганов и других катаклизмов, обеспечивают соратникам тыловую поддержку. То есть из грозных воителей фактически превратились в благотворителей. Положение их фундаментально и неустранимо двойственно: с одной стороны, без солдат никак, а с другой стороны, военщина под глубоко выстраданным запретом. Книга 2007 года, на сегодня, понятное дело, очень многое изменилось. Тем интереснее будет сравнить положение вещей тогда и сейчас. И гендерный вопрос тоже затронут.

Женщины первой мировой войны. Сёстры милосердия. Вообще медработницы от знаменитейших Марии Зибольд и Веры Гедройц до скромных тружениц госпитального фронта: санитарок-«хожалок», прачек, поварих. Шпионки. Деятельницы сопротивления. И, конечно, военнослужащие! Пусть официально армейская служба женщинам не разрешалась, но находились героини, добиравшиеся в действующую армию самостоятельно, через тернии. Фантастическую историю Антонины Пальшиной я узнала в школе (а говорят, в девяностые годы учебники плохие были). В том же учебнике упоминалась и командующая женского батальона М. Бочкарёва, о которой я уже знала, к сожалению, из несвежего источника. Вот как небезызвестный Валентин Пикуль в эпопее «Из тупика» воспел Марию Леонтьевну:

( Collapse )




Марина Темкина рекомендует: https://pub.wikireading.ru/112285
Обалденная обзорная статья О.В. Большаковой «На Восточном фронте без перемен»: https://cyberleninka.ru/article/n/na-vostochnom-fronte-bez-peremen-zarubezhnaya-rusistika-o-gendernoy-istorii-pervoy-mirovoy-voyny-v-rossii/viewer

( Collapse )


В 1937 году Дороти Паркер отправилась в Испанию писать о борьбе против Франко в качестве корреспондентки газеты «Новые массы». 

Не могу не прорекламировать новый том серии «Гендерные исследования» издательства НЛО. Клэр И. Макколлум преподаёт историю в Великобритании, в Эксетерском университете. Область её научного интереса — послевоенная история СССР, в частности, репрезентация Великой Отечественной войны средствами изобразительного искусства. Звучит сухо, высоконаучно, но заверю всех, читается с великим удовольствием. Знакомые с детства полотна классиков соцреализма: Дейнеки, Коржева, Лактионова, Решетникова, Юрия Пименова, — а наше поколение и сочинения по ним писало! — словно заиграли новыми красками. Остро захотелось пойти в музей и бродить там по советским залам, которыми иногда несправедливо пренебрегают. Но почему же полное название монографии — «Судьба Нового человека. Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965»?



Конечно, в силу гендерной специфики армии Новый человек в ипостаси воина — это в первую очередь мужчина.( Collapse )

Отрывок из книги: https://artguide.com/posts/2285

( Collapse )

Источник