vattukvinnan at *разгреби своих подвалов*Аугуста Браунерйельм. Счастье в доме
Субботним вечером домовой сидел совершенно один; мальчишки болтались где-то внизу, в лавке, девушки ушли на танцы, хозяйка отправилась пить кофе к соседке, а хозяин – ну, хозяин, как видно, тоже куда-то ушел; дома остался только домовой, и было ему тоскливо.
Гному и раньше случалось оставаться одному, он ведь не вчера явился жить в это семейство; девушки, мальчишки и старшие не сидели весь век в четырех стенах, но теперь они все чаще уходили с какой-нибудь компанией, и теперь домовой не знал, куда они отправлялись.
В том-то и дело: раньше они держались вместе, даже если иной раз и являлись домой со ссадинами на лбу, когда им случалось чересчур разыграться; теперь все разбредались по своим углам; раньше все заботились о домовом – а теперь он и не знал, за кого держаться, словно ему ни до чего не было дела и никому не было дела до него. Может, они не верили, что старается для них? Гном только и умел, что прилежно работать, и работая – то здесь, то там – он так мало успевал сделать! Так казалось ему сейчас, когда он остался дома один в темноте; домовой думал о том, сколько всего можно было бы переделать, но не решался приняться за работу – потому, что остался один.
И вот домовой сидел субботним вечером и размышлял о том о сем. Он думал, могут ли домовые тоже постареть и устать; но он не считал себя старым – он всего лишь немного пал духом.
То-топ-топ-топ!
Что это?
Крысы бегут, множество крыс. Гном вцепился в полено.
Топ-топ-топ-топ! Он еще никогда не видел такого нашествия крыс.
Они явились сюда! Так и валят из всех щелей, углов и уголков, большие и малые, белые и серые, гнусные длиннохвостые твари с острыми белыми зубами. Домовой подобрался к печке и взмахнул поленом. У! Какие голодные глаза, как их много!
- Хозяйка! Хозяйка! – завопил домовой.
Но хозяйка пила кофе у соседки и не слышала его.
И домовой бил и бил поленом, но он был напуган, а когда домовой напуган – ему конец.
- Хозяйка! Хозяйка! – снова отчаянно позвал домовой – и больше уже не кричал.
Топ-топ-топ-топ! Шум и шорох из-под пола, шум и шорох из всех щелей и углов.
- Думаю, мне пора домой, - сказала хозяйка, сидевшая в гостях – ей почему-то показалось, что дома не все ладно. И она не поддалась на уговоры выпить еще кофе с булочкой, не стала ждать, что еще интересного расскажет ей соседка.
Когда хозяйка пришла домой, дочки были уже там. Им в этот вечер – они и сами не знали, почему – не было никакого удовольствия на танцах.
Но и дома их не отпускало странное чувство.
- Я не узнаю собственных стен, - сказала хозяйка и в тревоге прошла по комнатам.
Женщины сразу заметили в углу у печки что-то похожее на маленькую разорванную шляпу, но присмотревшись, смогли сказать только обычные женские слова.
- Наш домовой умер, - сказала хозяйка. – Сюда приходил крысиный король.
- И никого из нас не было дома, - добавила младшая дочь. Побледнев, она подумала: все мы разошлись по своим делам, и никто не вспомнил, что есть существо, которое с радостью приносило бы добро в дом, если бы только кто-нибудь из них позаботился о нем. Лишь бы домовой ожил! Она обязательно станет заботиться о нем.
Пришел домой хозяин, и пришли домой мальчики; тихие и печальные просидели они эту ночь. Но когда рассвело, младшая дочь подняла глаза.
- Мама, - сказала она, - ведь домовые не умирают. Может быть, крысиный король утащил его, и мы сможем освободить нашего домового, если все вместе поищем его как следует.
- Пожалуй, ты права, - ответил отец.
И все они поднялись и взялись за руки – теперь они оплакивали своего домового, и отныне они хотели быть вместе. И отец с матерью благодарили своих сыновей и дочерей.
В ту неделю началась уборка, какой еще не бывало – сколько же нужно было заделать крысиных нор, сколько мусора и хлама перерыть; разумеется, сначала было трудно, но с каждым днем становилось все легче. Вся семья трудилась не покладая рук, и чего не мог сделать один – то делал другой, чего не успевал один – успевал другой; и так, быстро и радостно, они прошли от комнат до чердака, от дома до хлева, да еще гумно и сарай в придачу. Когда настал вечер следующей субботы, все сидели довольные, в покое и уюте, в убранном доме, мать варила кашу, и всем казалось, что они теперь живут в новеньком доме, так чисто и красиво было все вокруг.
Но младшая дочь сидела у окна, глядя в темноту. Вдруг она повернулась, кивнула всем, кто был в комнате, и улыбнулась сердечно и радостно.
Домовой прошел мимо гумна. Он подбирал рассыпавшиеся зерна и относил их на ток. Не много он мог унести за один раз, но он был так рад тому, что делал, - а на голове у него сидела новехонькая шляпа.
(пер. со шв. Субботним вечером домовой сидел совершенно один; мальчишки болтались где-то внизу, в лавке, девушки ушли на танцы, хозяйка отправилась пить кофе к соседке, а хозяин – ну, хозяин, как видно, тоже куда-то ушел; дома остался только домовой, и было ему тоскливо.
Гному и раньше случалось оставаться одному, он ведь не вчера явился жить в это семейство; девушки, мальчишки и старшие не сидели весь век в четырех стенах, но теперь они все чаще уходили с какой-нибудь компанией, и теперь домовой не знал, куда они отправлялись.
В том-то и дело: раньше они держались вместе, даже если иной раз и являлись домой со ссадинами на лбу, когда им случалось чересчур разыграться; теперь все разбредались по своим углам; раньше все заботились о домовом – а теперь он и не знал, за кого держаться, словно ему ни до чего не было дела и никому не было дела до него. Может, они не верили, что старается для них? Гном только и умел, что прилежно работать, и работая – то здесь, то там – он так мало успевал сделать! Так казалось ему сейчас, когда он остался дома один в темноте; домовой думал о том, сколько всего можно было бы переделать, но не решался приняться за работу – потому, что остался один.
И вот домовой сидел субботним вечером и размышлял о том о сем. Он думал, могут ли домовые тоже постареть и устать; но он не считал себя старым – он всего лишь немного пал духом.
То-топ-топ-топ!
Что это?
Крысы бегут, множество крыс. Гном вцепился в полено.
Топ-топ-топ-топ! Он еще никогда не видел такого нашествия крыс.
Они явились сюда! Так и валят из всех щелей, углов и уголков, большие и малые, белые и серые, гнусные длиннохвостые твари с острыми белыми зубами. Домовой подобрался к печке и взмахнул поленом. У! Какие голодные глаза, как их много!
- Хозяйка! Хозяйка! – завопил домовой.
Но хозяйка пила кофе у соседки и не слышала его.
И домовой бил и бил поленом, но он был напуган, а когда домовой напуган – ему конец.
- Хозяйка! Хозяйка! – снова отчаянно позвал домовой – и больше уже не кричал.
Топ-топ-топ-топ! Шум и шорох из-под пола, шум и шорох из всех щелей и углов.
- Думаю, мне пора домой, - сказала хозяйка, сидевшая в гостях – ей почему-то показалось, что дома не все ладно. И она не поддалась на уговоры выпить еще кофе с булочкой, не стала ждать, что еще интересного расскажет ей соседка.
Когда хозяйка пришла домой, дочки были уже там. Им в этот вечер – они и сами не знали, почему – не было никакого удовольствия на танцах.
Но и дома их не отпускало странное чувство.
- Я не узнаю собственных стен, - сказала хозяйка и в тревоге прошла по комнатам.
Женщины сразу заметили в углу у печки что-то похожее на маленькую разорванную шляпу, но присмотревшись, смогли сказать только обычные женские слова.
- Наш домовой умер, - сказала хозяйка. – Сюда приходил крысиный король.
- И никого из нас не было дома, - добавила младшая дочь. Побледнев, она подумала: все мы разошлись по своим делам, и никто не вспомнил, что есть существо, которое с радостью приносило бы добро в дом, если бы только кто-нибудь из них позаботился о нем. Лишь бы домовой ожил! Она обязательно станет заботиться о нем.
Пришел домой хозяин, и пришли домой мальчики; тихие и печальные просидели они эту ночь. Но когда рассвело, младшая дочь подняла глаза.
- Мама, - сказала она, - ведь домовые не умирают. Может быть, крысиный король утащил его, и мы сможем освободить нашего домового, если все вместе поищем его как следует.
- Пожалуй, ты права, - ответил отец.
И все они поднялись и взялись за руки – теперь они оплакивали своего домового, и отныне они хотели быть вместе. И отец с матерью благодарили своих сыновей и дочерей.
В ту неделю началась уборка, какой еще не бывало – сколько же нужно было заделать крысиных нор, сколько мусора и хлама перерыть; разумеется, сначала было трудно, но с каждым днем становилось все легче. Вся семья трудилась не покладая рук, и чего не мог сделать один – то делал другой, чего не успевал один – успевал другой; и так, быстро и радостно, они прошли от комнат до чердака, от дома до хлева, да еще гумно и сарай в придачу. Когда настал вечер следующей субботы, все сидели довольные, в покое и уюте, в убранном доме, мать варила кашу, и всем казалось, что они теперь живут в новеньком доме, так чисто и красиво было все вокруг.
Но младшая дочь сидела у окна, глядя в темноту. Вдруг она повернулась, кивнула всем, кто был в комнате, и улыбнулась сердечно и радостно.
Домовой прошел мимо гумна. Он подбирал рассыпавшиеся зерна и относил их на ток. Не много он мог унести за один раз, но он был так рад тому, что делал, - а на голове у него сидела новехонькая шляпа.
vattukvinnan)