В 17 лет у сеньориты Бреннон был в активе лирический сборник Tristes mirajes [Печальные миражи], вышедший в свет благодаря меценатству генерала Каньяса, который сам был поэт, личный друг Рубена Дарио и автор сальвадорского гимна заодно. Благодаря этому сборнику, пусть ученическому, но многообещающему, Маргарита вошла в литературное общество и познакомилась там с молодым поэтом из Никарагуа Саломоном де ла Сельва. Это был человек-легенда. Гарри Поттер нервно перекуривает в сторонке. Когда Саломону было 12 лет, его отец попал в тюрьму за борьбу против президентской власти и был приговорён к смерти. Мальчик написал прочувствованную речь о правах человека и вручил её президенту. То ли диктатор решил сделать широкий жест, то ли вправду растрогался, но освободил Сельву-старшего, вдобавок подарив его сыну стипендию на учёбу в США. Оттуда вундеркинд ушёл на войну, вернулся на родину, овеянный славой, так что, когда он сделал Маргарите предложение, его с радостью приняли. Объявили о помолвке. Тут отцу счастливой невесты то ли видение было, то ли, извините, моча в голову ударила - он отменил свадьбу и услал дочь в Пенсильванию к родственникам.
И Маргарита до конца дней не простила жениху, что смирился и за ней не поехал. Возвратилась из Штатов она уже с мужем, которого как раз назначили в Сальвадор консулом. В 1927 году у них родился сын, Лерой Бирс-младший, но брак, увы, не сложился, через какое-то время супруги разъехались. Маргарита влюбилась. Платонически. В католического священника. Благодаря ли безответному чувству - Бог весть, её стихи того периода, изданные под псевдонимом Клаудия Ларс, очаровали и читательскую аудиторию, и самых суровых критиков. С политикой поэтесса не связывалась, но к милитаризму относилась очень плохо и с военным правительством имела проблемы. С теплотой вспоминают её работу на редакторском посту журнала "Культура". Никакие гонения на коммунистов и прочих инакомыслящих не могли заставить Клаудию Ларс отказаться от печатания их литературных произведений.
Поэтесса умерла в 1974 году от рака. Её стихотворения вошли в золотой фонд латиноамериканской поэзии; основными их достоинствами называют простоту и изысканность формы. Простыми я бы эти стихи не назвала, а форма - о да. Вспоминается старый одесский анекдот "посмотрите на этот мир, и посмотрите на эти брюки". Переводили Ларс на русский немного:
ПЕСНЬ ОБ ИНДЕЙСКОМ РЕБЁНКЕ
Смуглый малыш уснул…
Вот отыскать бы на свете
того, кто влил ему в жилы кровь
орехового цвета.
Может быть, ком земли
в этом замешан действе;
может, сова-науаль,
преданная индейцу?
Ох, и глядела я —
всю обошла я землю! —
на маис и магей,
на вулканы и сельву.
Все-то искала я, —
ох, отыскать не сумела! —
взмыла из-под разбитых ног
стайка горлинок белых.
Улыбнулся во сне…
Видит дитя, наверно,
храм ушедших людей,
что нынче в песках затерян.
Древних времен ткачи
ткали фазанов на ветке,
с греческих ваз цветы
живут на материи ветхой.
И дороги ведут
от Исалько к Петену
сквозь бабочек, и листву,
и бешеных трав сплетенье.
Вздыхает во сне малыш…
И возвращаться медлит
в страну, где все, что прежде цвело,
от горя теперь померкло.
В раковине морской
древний грохочет ветер,
раковина хранит
далекий берег рассвета.
Засохли шило цветы,
а прежде медом желтели;
яшмовое острие
на три куска разлетелось.
Беглым народам — бежать,
больше спасенья нету,
топот тяжких копыт
мчится за ними по следу.
Тише: проснется малыш…
Голова заболела,
больно ему во сне
за этот край омертвелый.
Боязно одному;
снова — и не заметишь —
сон его оплетут
воспоминаний сети.
Страхи, как ночь, длинны,
тяжки, как путь индейца…
Мается он во сне,
в дремоте немого детства.
О ХЛЕБЕ И УЛИЦЕ (фрагмент)
"Миссия была вверена земле,
дождю, солнцу и росам,
чтобы изваять Праведное".
Элис Мейнел
I
Иду по улице бесконечной,
что прежде едва лишь в зеркале узнавала.
Ее кожа из брусчатки
холодна, как хребет времен,
и на ней задыхаются страшные люди,
бредущие, разглашая, монету иль голод.
Ангел-приятель
еще меня ищет, чтобы спасти мой путь,
но я иду столь спрессованными дорогами,
что за его крылами не поспеваю.
Вот она улица с ее сердцебиением колес
и сводами ее правил рваных рубах!
Знак световой
кажется мне непостоянным цветком,
а пошлый угол -
почти что усилиями отступника.
Куда бредем мы шагами слепцов,
вместе с темным, вечно напуганным вором,
и с вечно подвергнутым расправе?
Ромашки, едва поднявшиеся от земли,
живут среди драгоценностей, не зная деревьев,
а цифры, коронованные смелостью,
пожирают и пожирают сердца безутешных.
Нет!
Не должно быть так!
Ведь ни башня портика, ни замок
не настолько тверды, насколько шаги проходящих…
Но все-таки,
ветер разворачивает свой говор арф,
и свои синие звезды, зовущие нас,
и ночь, такую глубокую,
эту человеческую ниву поцелуев.
Мне нужно идти, ставя подошвы своих башмаков,
рядом с туристом, нищим и безмолвным,
ступать бок о бок с пожирателем бабочек.
Возбуждённый друг говорит мне о хлебе.
Возбужденный враг говорит мне о хлебе.
Сто возбужденных друзей и врагов говорят о хлебе.
Даже воробей ищет его крошки средь насекомых.
И даже я сама себя спрашиваю – в нем ли живет мой голос.
Что-то разделили, но не поровну,
и столь немногим достается
урожай, что собрали все.
Ах, если б украсть ключи!
Ведь амбар был запечатан века назад,
и жестокие стражи наказывают голодных
с золотых зубцов крепостной стены.
Как же тогда выковать крушение подлости
И день нашего всеобщего хлеба,
Так, чтобы не усеивать всё трупами?..
Ведь хлеб — это опора нашей крови,
и мы, опираясь на его неспешные ступени,
когда-нибудь да откроем божественность плоти.
Так что ищу я на этой пугающей улице?
На этой земле ловушек и заборов?
Может быть, имя моей души.
ПОРТРЕТ ДОНА ПЕДРО ДЕ АЛЬВАРАДО
По пленному морскому побережью
- Почти кентавр, видение пророка -
На древко прославляемого бога
Мечты о злате и могуществе воздевший,
С крестом из крови, а не деревянным;
Читая проповедь из стали, а не слова;
И светом его взгляда ледяного
Весь мир вокруг пугая, осиянный.
Поверх мольбы, и стрел, летящих тучей,
Он твердо шел, могучий из могучих,
Не побежден, непревзойденной силы.
Разбитый мир дразнил в нем пламя злости,
Но среди копий, лошадей и вероломства
Его ядро земли безгрешной поглотило.
Перевод на английский стихотворения "Элегия моряку"
Оригинал и перевод на английский "Наброска женщины грядущего". Вполне, кстати, феминистский набросок.