Иза Орджоникидзе (1938 - 2010) еще одна выдающаяся грузинская поэтесса и переводчица. (К печально известному Серго Орджоникидзе, по-видимому, не имеет отношения, просто однофамилица.)Свою литературную деятельность Иза Орджоникидзе начала в ранней юности, а первый сборник ее стихов "Моя Одиссея" увидел свет в 1968 году. Орджоникидзе - авторка более 15 сборников собственных стихов, а также - многочисленных переводов стихов греческих и русских поэтов на грузинский язык, в том числе и поэзии Анны Ахматовой.
Орджоникидзе родилась 21 ноября 1938 года в Тбилиси. В разные годы была редактором издательств "Советская Грузия", "Мерани", "Накадули", с 1989 года была директором госмузея грузинской литературы.
В 2009 году ей была присуждена премия имени Шота Руставели за поэтический сборник «Хроника солнечной весны» и за всю творческую деятельность. Она также была лауреаткой государственной премии и почетной гражданкой Тбилиси.
В 2009 году ей была присуждена премия имени Шота Руставели за поэтический сборник «Хроника солнечной весны» и за всю творческую деятельность. Она также была лауреаткой государственной премии и почетной гражданкой Тбилиси.
К сожалению, ее мало переводили на русский язык. Почему так?
Из интервью с Изой Орджоникидзе на "Радио "Свобода":
Юрий Вачнадзе:
Калбатоно Иза, вы как поэт, не чувствуете себя обездоленной, если действительно за рамки родного языка ваши произведения, к сожалению, в силу знаете каких - я то понимаю, что финансовых, прежде всего, обстоятельств - они не выходят в большой мир?
Иза Орджоникидзе:
И когда была возможность - и тогда я не была активной - издать свои стихи на русском. Потому что для этого нужны было какие-то большие манипуляции, а не люблю эти манипуляции."
Вот слово — оскудевшее, иссякшее…
Как старый камень, о который всякое
навастривал точильщик остриё,
так слово притупилось от всего,
на что когда-то искры расточало,
покуда вовсе их не расточило.
Не начинать же всё это сначала!
Пора на свалку выкинуть точило.
Друзья мои, вас нет на белом свете.
Но есть на свете веская причина,
чтобы, устав от постиженья смерти,
так смерклось сердце, будто опочило.
Как бедное дитя, скончалось детство,
и юности нежно-зеленый холмик
едва заметен, если приглядеться:
никто его не помнит и не холит.
Но верю я могилам жизни прежней,
и то, что мне мои могилы верят,
свидетельствуют в тишине апрельской
кладбищенские бузина и вереск.
Сраженья, спешка, зов трубы — доколе
жизнь понукать иль сдерживать уздою?
Дни пали, словно загнанные кони.
Я больше не играю со звездою.
Весна в окне — и сколько зноя, звона
и букв в письме, я их не разбираю.
Благодарю тебя за прелесть вздора!
Я со звездою больше не играю.
Моя обитель: горечь и уют.
Таков декабрь, когда придет на юг
и, в свой черёд, походит на альбом,
в котором лик красавицы умершей
являет мне и чудный тот апломб,
сто лет назад сводить с ума умевший.
Уж всякой всячиной воспоминаний
по горло сыты души и леса.
Но, медленней платановых пыланий,
колышется прекрасная слеза.
Пролиться ей еще не вышел срок.
Одна слеза — прощает, знает, помнит.
Дик свет ее, как розовый шиповник, да, как
шиповник между двух дорог…
