Эми родилась в одной из самых знатных семей Бостона: один ее брат стал президентом Гарварда, другой – известным астрономом, сестра была видной благотворительницей. В школе ее знали как упрямую и своевольную девочку, не стеснявшуюся открыто высказывать, что у нее на уме; сама она, впрочем, втайне терзалась из-за своей «неженственной» и «уродливой» внешности и чувствовала себя изгоем. Высшего образования она не получила: ее родители считали, что девушкам это «не пристало». Сама Эми, впрочем, тоже достаточно скептически относилась к феминистскому движению.
После окончания школы Эми жила светской жизнью, активно путешествовала, много читала и коллекционировала книги. Свое первое «взрослое» стихотворение она написала в 28 лет, вдохновленная выступлением знаменитой актрисы Элеаноры Дузе. Утверждалось, что она была бисексуалкой или лесбиянкой: ее любовницей называли, в частности, другую известную актрису, Аду Двайер Рассел, которой предположительно посвящены наиболее известные эротические стихотворения Лоуэлл. Эми и Ада путешествовали вместе, в частности, предприняли совместную поездку в Англию, где поэтесса удостоилась встречи со своим кумиром Эзрой Паундом. Паунд, правда, ее не выносил, американских имажистов, которым она покровительствовала, презрительно называл «эмижистами», и даже грозил подать на Лоуэлл в суд за публикацию сборника «Some Imagist Poets».
Как поэтесса, Эми Лоуэлл находилась под сильным влиянием имажистов (в том числе того же Паунда) и старинных восточных поэтов, таких как Ли Бо. Многие ее стихотворения читаются сегодня как стилизации-шинуазри. Эми отдавала предпочтение зарисовкам природы и быта, а также любовной лирике, однако, скажем, ее знаменитое Patterns прославилось как антивоенное стихотворение.
Эми Лоуэлл долгие годы страдала от проблем с железами внутренней секреции, была тучной и грузной, что давало ее недоброжелателям повод для насмешек, и умерла в 1925 году в возрасте 51 года. На следующий год ей посмертно присудили Пулитцеровскую премию. Хэйвуд Брун, ее друг и поклонник, написал в некрологе: «На поверхности она была богатой наследницей из семьи Лоуэллов, жительницей Новой Англии и старой девой. Но внутри у нее все пылало, как в сердце земли... Еще хоть грамм эмоций – и она вспыхнула бы и мгновенно сгорела бы дотла».
ДАМА
Ты, прекрасная, таешь,
Как клавикордный звук
Старинного оперного речитатива,
Как полные солнца шелка
Из будуара восемнадцатого века.
В глазах твоих
Тлеют опавшие розы прожитых минут,
И аромат души твоей
Зыбок и неясен,
Как запах запечатанной
Склянки со специями.
Твои полутона нравятся мне,
Я теряю голову,
Глядя на твои блеклые краски.
Моя энергия – сверкающий медяк,
И я бросаю его к твоим ногам.
Подними его, сотри пыль –
Медный блеск, быть может, позабавит тебя.
НОЧНЫЕ ОБЛАКА
Белые лунные кобылицы бегут по небу,
Ударяя золотыми копытцами в горнее стекло;
Белые лунные кобылицы замирают на задних ногах,
Стуча передними в зеленые фарфоровые двери
дальних небес.
Летите вперед, кобылицы,
Напрягите все свои силы,
Рассейте молочный тyман звезд,
Иначе солнечный тигр обрушится на вас
И вы погибнете в его пламенеющей пасти.
VENUS TRANSIENS *
Скажи мне,
Была ли Венера
Прекрасней, чем ты,
Когда она взлетала
На горбатые волны,
Плывя к берегу
В своей фестончатой раковине?
Было ли то, что видел
Боттичелли, красивее виденного мною?
Казались ли бутоны,
Которыми он осыпал свой идеал,
Ярче слов, что я набрасываю на тебя,
Дабы спрятать твою красу
Под газовым покрывалом,
Под туманным серебром?
Я вижу тебя,
Парящую в свежем голубом воздухе,
Овеваемую светлыми ветрами,
Попирающую ногой солнечный свет,
И волны, предвещающие тебя,
Зыбятся и играют
Песком у моих ног.
[* Венера, переплывающая море (лат.). ]
ПРУД
Холодные мокрые листья,
Плывущие по воде цвета мха,
Кваканье лягушек...
И все это – надтреснутый колокол сумерек.
ГОД ИСТЕКАЕТ
За фарфоровой оградой сада наслаждений
Слышны мне лягушки бирюзовых рисовых полей;
Но сабля месяца
Уже разрубила мое сердце надвое.
(переводы А. Кудрявицкого)