"Роман воспитания" начинается не то в сказочной, не то в библейской манере: Долго ли, коротко ли все было вместе: стены, потолок, сияние под ним и два тела – большое и маленькое. Это все жило. При помощи большого тела ходило тяжелыми ногами по полу, поднимая клубы пыли, а малым телом сосало грудь, а со стен штукатуркой сыпало на пол. Это было хорошо и просто. А потом, по-пастернаковски, о третьем годе явились слова: мама, Настя, отчего-то гнида. А потом оказалось, что Настя и гнида - одно и то же. И так бы и сгинуть девочке под жёстким крылом матери-алкоголички, однако на неё обратила внимание соседская семья художников. Пусть у них самих четверо, но Слава и Нина настроены серьёзно и уже учат Настю рисовать.
Да, я была наивная, простосердечная! Да, чёрт возьми, хотелось сказки! Хотелось эвкатастрофы, победы сил Добра над генетической? душевной? социальной? энтропией, засасывающей девочку Настю в адский водоворот пьяного безобразия. Но силы Добра опускают голову и плачут в платочек, а душа - душа уходит в потёмки. Никого нельзя спасти насильно. Даже если любишь. Особенно, если любишь.
… люди становятся хорошими, когда ссорятся. От них в это время можно что-то получить.
Я сударь, ты сударь, а кто же у нас присударивать станет?
Врать не хочу, оно само врётся.
И тут ему катаклизмы жизнь прописала, как клизмы.
- Миша, не шути!
- А ты выбирай: или я буду шутить, или пить водку.
Вы что, забыли семнадцатую заповедь: «Не вводи в опупение»?
- Она глубокоуважаемо смотрит так, - сказала Соня, пытаясь как-то выразить то, что взрослые бы назвали «много претензий».
Ты в процессе делания добра совсем озверела.
А есть где-нибудь дома – так, как с брошенными детьми, но только там брошенные папы, чтобы выбрать получше и непьющего?
Мишу пронзила такая боль в спине, что он на некоторое время поверил в Бога.
Советская тёща – самая тёщистая тёща в мире.
- Представляешь, застала его в постели с другой!
- Как обидно, - растерянно ответил Миша.
- Наоборот! Миш, это же новая шуба мне!
- Да, плохо быть бедным… Что с бедного взять? С богатого шубу, а бедного можно только выгнать.
- Опять не то! Ты всегда не то говоришь! Бедного можно под это дело заставить вымыть окна, понял?!
Деньги – они как детки. Хоть и большие, а кажутся всё равно маленькие.
- Вы никогда, наверное, Бася Абрамовна, не нервничали, потому что у вас вырос вон какой сын.
- Разве это вырос? – подняла брови Бася Абрамовна. – Чтоб у вас было столько денег, как вам кажется, что он вырос.
Если б я думала, что мой сын думает только об выпить, так ладно, а он ещё стал после думать, да-да, только об погулять.
Язык голову кормит, язык же и до побоев доводит.
А где вы бываете, черти, когда у меня нет белой горячки?
… биологический музей университета, где на каланхоэ висела табличка: «Не жевать!»
Почему мои дела шли хуже, когда я сам был лучше?
Морщины – это трещины, когда душа растёт.
- Миша, ты в совершенстве знаешь немецкий?
- Нет, просто у меня такой вид.
Под кем лёд трещит, а под нами – ломается.
Оно уже натерпелось от тебя, это отчаяние! Впустила отчаяние в душу, оно свило там гнёздышко, а ты его гонишь!
Но, может быть, предательство – это форма нашего существования?
Неудачи больше о человеке говорят хорошего, чем удачи. Удача говорит о том, что человек выбрал лёгкую задачу. А неудача? Выбрал трудную…
Кисель к стенке прибить нельзя.
Я принял тысячи исповедей и понял одно: взрослых нет, – сказал священник у Мальро.
- Моча отходит? По-большому ходите каждый день? Это и есть счастье! (нянечка в больнице).
Обещает озеро, да едва ли даст из болотца отхлебнуть.
Прошу на моей могиле написать: умер от морального самосовершенствования.
Мы с классом ездили в лес – мальчик нашёл японские часы! А я нашла скелет человека. Разве это справедливо?
- А Бог когда-нибудь плакал?
- Не знаешь, что ли: конечно плакал, когда родился.
