Оксана Васякина, кажется, всегда знала, что нужно делать. В школе она, конечно, увлекалась чтением — вспоминает Солженицына и Мураками, — но ничего релевантного для себя в этих книгах не находила: «Меня всегда фрустрировало, что мы читали только мужчин. У меня была бабушка и мама, и я не понимала, где я могу их найти в литературе». Поэтому она просто начала запоминать. «Я хотела зафиксировать все, что происходит, чтобы потом с этим как-то работать. Меня удивляло, что вокруг есть такой большой мир, а он нигде не отражен. Я искала его в других текстах, но не находила, — вспоминает Васякина. — Пришлось писать самой».
И у нее, мягко говоря, получилось — к началу 2020-х очень интимная, рефлексирующая, построенная во многом на воспоминаниях, проза вывела молодую писательницу если не в первый эшелон русскоязычной литературы, то куда-то очень рядом. Вот и в своей новой, четвертой книге «Степь» Васякина пишет об отце — астраханском дальнобойщике с бандитским прошлым, наркопотребителе, умершем от СПИДа. Сейчас, весной 2022 года, книга Васякиной обрастает новым контекстом: эпоха 90-х с ее культом насилия, бедностью и мифологизацией преступного образа жизни, которую писательница рисует как душную и невыносимую, нависла над всеми нами по-настоящему.
«Степь» ушла в печать 24 февраля. «Я не знаю, как этот текст прочтут теперь, но спустя время чувствую, что это лютая рифма. И мне от нее не по себе. Часто мы проводим исследование и пишем текст, а потом он обрастает новыми смыслами», — рассказывает писательница.
Мы поговорили с Васякиной о детстве, опытах в хип-хопе, отношениях с родителями, старых и новых книгах и о том, почему писательница не собирается уезжать из России.
Любовь к рэпу и первые стихи
Оксана родилась в Усть-Илимске, промышленном — он появился во время строительства одноименной ГЭС — городе в Иркутской области, расположенном на Ангаре. Свое детство писательница описывает как типичное для большинства своих сверстников, живших в 90-е: ходила в школу, играла в детских спектаклях, летом тусовалась в подъездах, а зимой — в фойе местного ДК. Вспоминает, что ей доставались роли Бабы-яги, Лешего и старухи из пушкинской «Золотой Рыбки»: «Мне не давали добрых персонажей из-за грубого голоса и харизмы злодейки. Один раз я играла добрую принцессу, но по сценарию она превратилась в злую».
Стихи Васякина начала писать, когда подруга показала ей свои. «В них было что-то про путь, который она прошла, хотя нам было лет по 12. Я подумала, что если Светка может так зарифмовать, то я, наверное, тоже смогу», — вспоминает писательница. Другой причиной, почему Оксана начала писать, был эскапизм. «Дома была постоянная жесть, я ругалась с мамой, уходила из дома. Мама жила с сожителем, он вечно ее бил. Я искала способ справиться с реальностью и писала стихи», — рассказывает она.
Подростком Васякина слушала «Касту», «Многоточие», а еще Эминема и Фифти Сента и решила, что просто так стихи писать скучно и надо делать музыку. Дома компьютера не было, поэтому Оксана ходила к соседям записывать минусы под свой рэп в программе eJay. «У меня была философская лирика про то, что время проходит, старики стареют, мир рушится, а я романтическая персона, которая следит за тем, как все увядает», — рассказывает она. Но с рэпом не срослось: в маскулинной субкультуре девушек тогда (да и во многом сейчас) не воспринимали всерьез. Васякина переключилась на рок — «Гражданскую оборону» писательница слушает до сих пор.
Учеба в Литинституте и работа в книжном магазине
После школы Оксана не поступила на журфак и театральный, поэтому нанялась работать в кофейню. Позже Васякина устроилась еще на одну работу — в магазин одежды, его управляющая познакомила писательницу с литературным критиком и соосновательницей издания «Полка» Леной Макеенко. Критик прочла тексты Васякиной и позвала на поэтический слэм, где Оксане рассказали про Литинститут имени Горького. Тогда, в начале 2010-х, до появления многочисленных курсов писательского мастерства, «Лит» был единственным местом, где студентов готовили в профессиональные поэты и писатели. Открывшийся в 1933 году для обслуживания партии, сегодня институт выпускает свободных писателей и поэтов, среди которых Дарья Серенко, Галина Рымбу, Никита Сунгатов и другие. Так, в 2011 году Васякина поступила в «Лит».
Оксана вспоминает, что мастер Литинститута Евгений Сидоров на первой паре показал студентам ее вступительное эссе о месте поэта в современном мире. «Оно было очень странное, я нарисовала схему про современные сообщества и литературу как у Бурдье», — вспоминает она. Пьер Бурдье, французский философ, рассматривал культуру как систему, которая играет ключевую роль в создании и сохранении социального неравенства. «Только тогда я не знала, что Бурдье существует. Я нарисовала точку — это был поэт, и точка пересекалась с культурой, миром, политикой и чем-то там еще», — продолжает Оксана. Мастер сказал, что если бы не эта странная схема, то он бы не заинтересовался Васякиной.
Писать стихи и прозу в «Лите» не учили, зато давали хорошую гуманитарную базу. Оксана вспоминает, что до поступления плохо разбиралась в гуманитарных науках, а выпустившись, понимала классическую и античную литературу, историю искусств и философию. Во время учебы Васякина крутилась в левой тусовке, идеи которой были ей близки, но отталкивали гиперинтеллектуализированностью. Постепенно писательница отстроилась от этого течения, примкнув к феминистскому движению: делала чтения в поддержку сестер Хачатурян, проводила бесплатные мероприятия для женщин с детьми вместе с поэтессой Дарьей Серенко.
В это же время, в начале 2010-х, в России активно развивалось феминистское движение. Несмотря на то что в СССР в диссидентской среде существовало течение, боровшееся за эмансипацию (одни из его участниц — создательницы и авторки альманаха «Женщина и Россия»), история российского женского движения не была заархивирована. Феминистки старшего поколения не смогли передать свой опыт, поэтому активисткам, писательницам, журналисткам и исследовательницам пришлось создавать направление с нуля, часто оглядываясь на зарубежные примеры. В 2011 году появилась феминистская панк-группа Pussy Riot, открылось поп-фем-издание Wonderzine, а «Живой журнал» стал одной из главных платформ для фемдискуссии.
Однако феминистская литература оставалась маргинализированной, даже несмотря на существование поэзии Лиды Юсуповой и Марины Темкиной, российского издательства Kolonna Publications, в котором наряду с ЛГБТК-текстами издавались тексты феминисток Моник Виттиг и Кэти Акер. В это время российское фемписьмо только зарождалось, и Васякина была одной из тех, кто развивал это направление. Ее дебютная книга «Женская проза» вышла в 2016 году в издательстве «Арго-риск». В нее вошли тексты, описывающие повседневность авторки: день после похорон отца, закончившийся просмотром передачи «Давай поженимся», поездка в автобусе с мигрантами, поиск подарка для возлюбленной. Книга вошла в шорт-лист премии Андрея Белого.
После окончания института Васякина работала в независимом книжном магазине «Порядок слов», о котором написала поэму «Эти люди не знали моего отца». В тексте она воссоздала модное московское общество, которое ходило в книжный, свою работу управляющей магазином, дальнобойную жизнь отца и его смерть от СПИДа. Оксане удалось создать контраст между этими двумя мирами без привычного для таких текстов пафоса. Получилось это во многом благодаря детальным зарисовкам происходящего, которые сработали на эмоциональное отстранение: гостья смеется над книгой Лиды Юсуповой о гендерном насилии, но авторка не обличает ее, а лишь замечает: «красивая красивая красивая женщина // в самом центре столицы // в модном современном театре прыскала смехом над маленькой страшной книжечкой в руках».
Васякина вспоминает, что совмещать работу и письмо было сложно: «У меня была четкая амбиция — я хотела стать писательницей. Но когда ты приехала из региона и у тебя нет никакой материальной поддержки, нужно все время крутиться, снимать квартиру, покупать еду. Я писала урывками по дороге с работы и на работу, во время обеда. Было ощущение полной безнадеги, казалось, все, что я делаю, — в пустоту».
Смерть матери и «Рана»
На фрустрацию от работы наложилось еще и то, что у матери Оксаны диагностировали рак груди. Когда у женщины обнаружили онкологию, Васякина начала писать свою вторую книгу «Ветер ярости», состоящую из интервью с критиком Екатериной Писаревой, предисловия поэтессы Елены Фанайловой и стихов самой Оксаны. Когда книга была готова, мать писательницы умерла.
Через полгода после похорон матери Васякина уволилась: тогда писательница работала в галерее «Пересветов переулок», где проекты и инициативы цензурировались в соответствии с госпропагандой. Из-за депрессии, увольнения и потери матери каждое движение давалось с трудом, поэтому Оксана лежала дома, читала книги и писала небольшие эссе. Васякина рассказывает, что принять смерть было сложно — слова застревали внутри, и проговорить свои ощущения не получалось. Выйти из этого состояния ей помогли разговоры с женой Алиной. «Она клещами доставала из меня признания. По мере того, как мы разговаривали, а разговаривали мы долго, я начала писать текст о том, что со мной происходит», — вспоминает писательница.
Так появилась «Рана» — книга о сложных отношениях с матерью, о смерти и ее принятии, о работе памяти и о поиске языка, чтобы говорить о болезненном и важном. В «Ране» Васякина продолжает развивать темы, которые поднимала в своих ранних текстах: гендерное насилие, женский опыт и опыт ЛГБТ-персон. Роман получил хвалебные отзывы критиков и читателей, что неудивительно: мейнстримом долгое время была проза «нового реализма» — нарративные тексты с трехактной структурой, сюжетом и героями, а новаторские жанры вроде теоретического автофикшена и фемписьма вытеснялись на границы процесса. Популярность, которую получила «Рана», означает, что отечественная литература давно не обновлялась и Васякина стала одной из первых писательниц, которая по-новому взглянула на то, каким может быть российский роман.
У «Раны» были и негативные отзывы: Васякину обвиняли в демонстрации личного опыта и травм на всеобщее обозрение, роман отказывались называть настоящей литературой, критикуя авторку за дневниковость, эмоциональность и включение в книгу излишне бытовых деталей. Писательница объясняет, что работает со своим опытом и прошлым как с материалом, а к своей истории относится как к истории литературного персонажа. Да и к критике Васякина уже привыкла. «Когда я слышу, что выпячиваю лесбийство и мне дают за это премию, никак не реагирую. Про себя знаю: я написала хорошую книгу и сделала хорошее дело. Я не могу нести ответственность за реакции — неважно, доброжелательные они или враждебные. Книга уже живет своей жизнью, а то, что многие не видят границы между мной и моей героиней, связано с непониманием того, как устроен автофикшн», — рассказывает она
«Степь» как текст о прошлом, которое будет бесконечно фонить в будущем
Почти через год после выхода «Раны» Оксана выпустила «Степь» в издательстве «НЛО». Книги входят в дилогию, но отличаются стилистически и тем, как авторка работает с фигурами матери и отца. «Рана» — предельно честное, холодное, но полное любви высказывание о матери писательницы. Мир «Степи» — теплый своими описаниями астраханской природы, пыльной дороги и укачивающим языком, который действует так, словно ты едешь на фуре, груженной тяжелыми трубами. Однако если в «Ране» героиня находит способ говорить об отношениях с матерью, а книга заканчивается фразой «И ты меня услышишь и поймешь», то в «Степи» надежды на то, что кто-то услышит, нет.
Большая часть событий «Степи» происходит в пути: отец Васякиной, дальнобойщик, по пыльной дороге ведет фуру с грузом. «Дорога для босяка не была средством достижения цели, она была смыслом жизни», — пишет Васякина, сравнивая отца с героями Горького. Все, что у него есть, — это фура, дорога и степь, потому что у него «не было ничего, кроме степи, которую он понимал как свой дом». Но за убаюкивающими описаниями дорожного быта и астраханской природы скрываются истории, которые показывают героя не только как неловкого отца, который не знает, как общаться со своей взрослой дочерью, но и как бывшего уголовника, насильника и наркопотребителя.
Отец автогероини Васякиной был бандитом, избивал и насиловал жену и сидел на героине. Чтобы проработать этот опыт и сделать его книгой, писательнице пришлось переосмыслить отношение к отцу. «Долгое время я не могла подступиться к тексту, потому что пыталась отстроить себя от папиной фигуры. В „Ране“ все понятно: с матерью у меня были холодные отношения и надежд никаких не было, поэтому с ней было проще работать как с отдельной фигурой. С отцом иначе: хотя он умер восемь лет назад, я часто отождествляла себя с ним. Отделить себя от него, посмотреть на него не как на человека, которым я долго была заворожена, а как на чужого мужчину, историческую единицу, было сложнее», — рассказывает она.
Преодолеть барьер Васякиной помогло переосмысление контекста, в котором сформировался и жил ее отец. «Степь» — книга не только про отца, «Степь» — это портрет самой маргинализированной части российского общества рубежа веков, с наследием которого мы живем сегодня. Васякина исследует ее через блатной миф: разоблачая романтичный образ бандитов из песен Михаила Круга, сериалов «Бригада» и «Бандитский Петербург» (сделанных, строго говоря, столичными интеллигентами), писательница на примере жизни своего отца и его друзей показывает, каким на самом деле был этот мир: «тяжелый, полный насилия, оправдывающий, не замечающий и не сопротивляющийся насилию, а только порождающий его и глухоту, которая от нее исходит».
Насилие — одно из ключевых понятий, с которыми работает Васякина. Чтобы объяснить и описать жизнь отца и его эпоху, писательница обращается к его пионерскому прошлому и делает неутешительный вывод: «Нет границы между „советским человеком“ и „криминальным образом жизни“». Мальчики-пионеры росли в жестких иерархиях в школах и армиях, подчиняясь идее об общем благе. К этому добавляются социальные условия, которые Васякина описывает как «бедность и бесцветность». «Чем еще могла закончиться советская эпоха? Только жестоким беспределом. Мы все — продолжение этого мира», — заключает писательница.
«Степь» как книга про безнадегу и отсутствие выхода перекликается и с тем, что происходит сейчас: «спецоперацией» в Украине, репрессиями и преследованиями активистов и всех несогласных с властью. Васякина объясняет: «Эта книга — про то, что случилось в прошлом, и про то, как прошлое будет бесконечно фонить в будущем. В книге отец в конце жизни оглох, но продолжает двигаться, и это резонирует с тем, что происходит сейчас. Мы глухие, и мы продолжаем двигаться вперед, в будущее, но ведь с прошлым мы не разобрались».
Репрессии, литература после «спецоперации» и планы на будущее
Одна из тем, которую Васякина поднимает в «Степи», — передача насилия и ненависти. На ее взгляд, похожие процессы происходят и сейчас: «Пропаганда хочет, чтобы все друг друга ненавидели. Ненависть — энергия для разлада в обществе. На нее могут сесть все независимо от образования, с ней живут и транслируют. И что с этим делать — непонятно, это страшная ситуация».
«Спецоперация», как самое яркое и страшное проявление ненависти, внесла разлад в российское общество, поделив людей не только по их отношению к происходящему в Украине, но и по желанию остаться или покинуть страну. Оксана уезжать не планирует: «Я продукт эпохи и этой политики. Я стараюсь им сопротивляться и анализировать их, мой инструмент — литература. Я не представляю себя вне России. Это мой долг — думать и писать здесь, жить жизнью этой страны».
Васякина думала, что репрессии могут стать масштабными и коснуться ее, но, пока этого не случилось, она продолжит работать. Запрещать книги — дорого, считает она. Государству необходимо выстроить целый цензурный аппарат, постоянно мониторить интернет. И хотя современные репрессии напоминают советские, от которых пострадало много писателей, Оксана считает, что сегодня под ударом в первую очередь журналисты: «В СССР репрессировали писателей, потому что чтение было массовым. Сейчас главный источник информации — журналисты, поэтому медиа и закрывают. Мой тираж — 6 тысяч экземпляров, это крохи по сравнению с числом прочтений журналистских материалов. И я с этим смирилась, это нормально. Такая жизнь писателя сегодня».
О литературе после «спецоперации» Оксана пока не думает: боится фрустрации и паники, которые могут принести эти мысли. Однако считает, что в мире фокус будет направлен на украинскую литературу. А на русском языке появится много активисткой литературы, тюремной мемуаристики и эмигрантской прозы. Сама Васякина пока не готова писать о «спецоперации» — ее работа лежит в поле прошлого и памяти, а «спецоперация» происходит в настоящем. «Мне надо с этим опытом пожить, выстроить с ним дистанцию и осмыслить», — считает она.
В иной литературной форме, например в классическом фикшене, Васякина себя не видит. Да и отстраненного фикшена, по мнению писательницы, без связи с фигурой автора не существует, потому что человек всегда пишет о том, что его беспокоит.
«Я верю в страсть, в страсть к предмету. Когда я писала „Рану“, у меня была страсть к фигуре умершей матери, когда писала „Степь“ — страсть к попытке понять отца. Нарративные авторы работают похожим образом: у Марины Степновой страсть к XIX веку, поэтому она пишет „Сад“, у Евгении Некрасовой есть страсть к социальной реальности, фольклору и придумыванию захватывающих сюжетов, она это реализует. Возможно, я что-то не понимаю про фикшен-авторов, но я вижу это так. Про себя точно могу сказать, что у меня страсть к письму, к попытке разобраться, что и почему со мной происходит, почему все такое, а не другое», — говорит Васякина. И добавляет: «Жизнь — это моя страсть, поэтому я занимаюсь автофикшеном».
Фотографии: обложка, 1, 3 — Алиса Никулина, 2 — «Новое литературное обозрение»
Источник (+ ссылки ): https://www.the-village.ru/weekend/knigi/vasyakina