Потому что во-первых и в-главных они — о терпении и о невероятной бедности. Для меня Диккенс с Достоевским померкли, потому что и у английского писателя, и у русского всё-таки речь идёт о городе. А деревня Куцевщина Великораевского сельсовета городскими возможностями похвастаться не могло. Например, всё село мылось щёлоком — мыла не было. Бани не было. Понятно, что в смысле гигиены похвастаться было нечем, вши, блохи, короста не были чем-то чрезвычайным. При этом вакцинировали детей по возрасту стараниями фельдшера Цвирки, который регулярно приезжал в Куцевщину. Впервые мемуаристка застегнула одежду на покупные пуговицы уже подростком, на сытом Урале. До этого вместо пуговиц были особым образом выструганные палочки. Впервые в жизни надела шапку, а не платок в 1952 году. Всю одежду и обувь (бахилы) куцевчане шили сами. Покупной платочек или блузочка — приметы не просто зажиточных, а прямо-таки богатых людей, и те берегли хорошую одежду на праздник, коих в селе было три: Рождество, Пасха и фэст Яна, то есть престольный праздник, Янов день. Я уж молчу об обуви. Во время войны семья Кныш скрывалась от немцев у знакомых в деревне Смаличи, географически относящейся к Западной Беларуси. Так вот, у них мальчик маленький бегал по хате в ботиночках. «Что значит западники!» — подчёркивает Ольга Николаевна.
Голод. Дети и взрослые постоянно хотели есть, и десятилетия спустя мемуаристка то и дело сворачивает на еду: как добывали, чем кормились, чем угощали. Какие-нибудь карамельки, которым грош цена в базарный день, помнит до самой старости. Хлеба досыта наелась опять же только на Урале. Я вам хуже историю расскажу, одна молодая женщина из деревни за какие-то злоупотребления попала в тюрьму. Так, вернувшись, рассказывала о тюремной столовой с восторгом: макароны! лапша! вермишель! А никто из односельчан и слова такого не знает, вермишель... С одной стороны, никто не помер голодной смертью. С другой стороны, каждый имел такую возможность. При этом лентяев нет. Все взрослые работают в колхозе с одним выходным, а в страду вовсе без выходных, сдают государству «теля» в год, держат кур, кроликов, корову, занимаются огородом — то есть трудятся, трудятся и трудятся. Отгул, отпуск, отдых? У нас говорили: «Мы будем пахать, а ты заседать? Не выйдет! Уже посидели на этой неделе». Естественно, при такой жизни здоровых было мало, а мужчины покрепче и потолковее либо ушли на фронт и не вернулись, либо завербовались на предприятия в город. Основную лямку тянули женщины и подростки.
Военные бедствия, например, поведение отца, домашнего агрессора, скандалиста и пьяницы, запретившего кормить бабушку (кормили тайком. а что сделать? Зашибёт же), хулиганство в школе... Что удивительно, «Тярпи, Зося...» при всех описанных трудностях и даже ужасах не проихводит угрюмо-пессимистического впечатления. Отчасти тайна кроется в личности самой рассказчицы. Остроумная, меткая, памятливая Ольга Николаевна то и дело припоминает сочные иронические поговорки и пословицы, цитирует песни, стихи, речи и пропагандистские лозунги, имевшие хождение в то время, и подробно разъясняет, почему в её Куцевщине так, как в лозунге, быть и не могло. Удивительные по интонации воспоминания: не исповедь, не отповедь, не проповедь, а спокойная, взвешенная речь умной, повидавшей жизнь женщины. Судьба.
Почитать можно здесь:
1 часть -- http://biyavestnik.biysk22.ru/arhiv/2015/3.pdf (со 178 страницы)
2 часть -- https://vtoraya-literatura.com/pdf/studio_18-19_2014.pdf (с 81 страницы)
3 часть -- https://vtoraya-literatura.com/pdf/studio_20-21_2015.pdf (со 146 страницы)
4 часть -- https://www.senator-perm.ru/wp-content/uploads/Vesch-11.pdf (с 53 страницы)