Фото Юсуфа Карша: https://karsh.org/margaret-atwood-the-testaments/
На постсоветском пространстве наиболее популярны фантастические произведения Этвуд: антиутопия «Рассказ Служанки» [The Handmaid's Tale, 1985], продолжение которой «Заветы» [The Testaments, 2019] получило в прошлом году Букеровскую премию, и, конечно, трилогия Беззумного Аддама, то есть «Орикс и Коростель» [Oryx and Crake, 2003], «Год Потопа» [The Year of the Flood, 2009] и «Беззумный Аддам» [MaddAddam, 2013] в переводе нашей уважаемой сообщницы Т. Боровиковой,
oryx_and_crake. [Поправкуа от переводчицы: «Орикс и Коростель» она не переводила, а редактировала перевод Н. Гордеевой] У меня так сложилось, что первое прочитанное у Этвуд было реалистическое и даже подчёркнуто бытовое: её первый роман The Edible Woman, в переводе Наталии Толстой «Лакомый кусочек». Попала мне в руки эта книга при странных и тяжёлых обстоятельствах. Наверное, о них уже спустя четверть века говорить можно, пусть, конечно, не очень хочется. В общем, была у меня школьная подруга. Точнее, не столько подруга, сколько наши бабушки желали, чтобы мы подружились. Я была хилая физически и замкнутая, Марина сильная, активная, весёлая. Надо думать, раздражали мы одна другую страшно. Не стеснялась это раздражение демонстрировать только одна из нас. В итоге сложилась своеобразная конкуренция: Оля поступает в музыкальную школу — Марина поступает в музыкальную школу, Оля разучивает вальсы — Марина разучивает вальсы, едва ль не те же самые, Оля подала документы на психологический факультет — Марина внезапно и неожиданно подаёт документы на психологический факультет. На другой, правда. В конце девяностых Марина умерла от того, от чего часто умирали в конце девяностых, и её бабушка принесла почему-то мне книги, от неё оставшиеся. В том числе и «Лакомый кусочек» 1981 года издания, уже изрядно почитанный и потрёпанный.В пятницу утром я чувствовала себя вполне здоровой; настроение у меня было даже ровнее обычного. Выйдя завтракать, я увидела Эйнсли, сидевшую на кухне с самым мрачным видом: оказалось, что накануне она попала на вечеринку, где, по её словам, все мужчины были студенты-дантисты. Это подействовало на неё так угнетающе, что ей пришлось напиться.
— Ты не представляешь себе, какая это тоска, — сказала она. — Двадцать человек, один за другим, говорили со мной о болезнях полости рта! Меня они вовсе не слушали, но когда я им рассказала, как мне однажды раздуло щёку, у них прямо слюнки потекли. А смотрели они только на мои зубы.
Похмелье Эйнсли меня развеселило; слушая её жалобы, я чувствовала себя ещё здоровее. Наливая Эйнсли томатный сок и приготовляя ей шипучку, я не переставала сочувственно поддакивать.
И, конечно, первый раз я бралась за чтение, невольно думая, что́ прежняя хозяйка находила в трагикомических злоключениях яркой смелой Эйнсли и тихой мышки Мэриан, которая просто хотела никого не жрать, никому не делать больно. Не всегда это получается, как ни желай того и как ни старайся.
Кого и кому бросали на растерзание: первого христианина львам или, наоборот, первого льва — христианам?
Все действующие лица, включая и Мэриан, были по-своему невыносимы. В этом я находила большое сходство с окружающей действительностью. На этом едва уловимом ощущении «всего слишком много» сосредоточен и второй роман Маргарет Этвуд, Surfacing (1972). В переводе Инны Бернштейн (1985) «Постижение», в новом переводе Д. Шепелева (2020) «Пробуждение». Ведь они все, эти несчастные в диком лесном краю, в заброшенной хижине, и есть те, кого называют хорошими людьми: Джо так добр, так снисходителен, Дэвид так высокоинтеллектуален и остроумен, Анна так полна любви. И пропавший отец так и не названной по имени главной героини тоже, наверняка был? считался? воспринимался? хорошим человеком. А какова она сама?
Социальная отсталость — всё равно, что умственная, она возбуждает в окружающих отвращение и жалость, и желание мучить, и исправлять.
Её жалеют все эти хорошие, замечательные люди, её мучают, как пойманное в силок маленькое животное, её исправляют, как сломанную куклу, а она всё не ценит, всё рвётся от них, всё пищит, стонет, всё ей неймётся... Что произошло в той каноничной лесной глуши: пробуждение-постижение-возвращение к истокам или банальный психотический срыв? Сочувствовать этой неназванной женщине либо завидовать? Она бы, впрочем, не искала бы ни того, ни другого.
Озеро спокойно, деревья обступили меня, ничего не прося и не давая.
Минувший год принёс Маргарет Этвуд тяжёлую утрату: скоропостижно умер от инсульта её гражданский партнёр, отец её единственной дочери, писатель Грэм Гибсон. Ему покой и мир навеки, любимой писательнице — соболезнования и лучи поддержки.
