Еще одна почти забытая писательница из антологии "Моя кар'єра" - Варвара Чередниченко.
Родилась 4 (16) декабря 1896 года в Киеве, в пролетарской семье. Семья постоянно переезжала туда, где отец мог устроиться на работу - Екатеринослав (сейчас - Днепр), потом Москва. Так как семья жила очень бедно, маленькую Варвару отослали на некоторое время пожить к дяде в Екатеринодар (сейчас - Краснодар), там она пошла в первый класс, а третий заканчивала уже в Екатеринославе. В Москве сдала экстерном экзамены в гимназию и поступила на историко-философский факультет Московских высших женских курсов. Она использовала любую возможностьь для учебы: дополнительно изучала природоведение в Московском городском народном университете имени Шанявского, летом слушала циклы педагогических курсов. При этом, ей приходилось еще и работать, с 1912 года она учительствовала в воскресной школе.
Как писательница Чередниченко дебютировала в 1909 году - в журнале "Копейка" вышел ее рассказ на русском "Почтальон обманул", а на украинском впервые опубликовалась в 1912 - в журнале "Дніпрові хвилі" ("Днепровские волны").
В 1913 году Варвара вернулась в Киев, где поступила в Фребелевский педагогический институт, где готовили воспитательниц, закончила его в 1915 году. Пока училась, зарабатывала на жизнь в хозяйственной конторе Александровской больницы. Затем переехала в Полтаву, где и познакомилась с будущим мужем - Левком Ковалевым, который впоследствие стал одним из основателей и членов ЦК Украинской партии социалистов-революционеров.
В бурные революционные годы, когда власть регулярно менялась - то немецкие интервенты, но деникинцы, то еще кто-то - Варвару Чередниченко часто преследовали, вызывали на допросы, обыскивали - вероятно, в связи с политической деятельностью мужа.
Варвара Чередниченко писала книжки для детей, выпустила книгу о дошкольном воспитании, рассказы из жизни украинского учительства, преподавала, работала в Народном комиссариате образования, в Государственном издательстве Украины (заведовала секцией детской литературы). В 1922 году вошла в состав Союза крестьянских писателей "Плуг".
В 1923 году серьезно заболела, вынуждена была оставить всякую научную и административную деятельность, но продолжала заниматься литературой, хотя некоторое время писать приходилось лежа в постели.
Неизвестно, когда Варвара Чередниченко развелась с Ковалевым - в 1927 году она еще фигурирует как Чередниченко-Ковалева, а в 1928 году она вышла замуж за осетинского писателя Чермена Бегизова и переехала в Осетию, в Цхинвали. По приезде она сразу же вступила в ассоциацию пролетарских писателей Осетии, а с 1932 года была членом Союза советских писсателей Грузии, и даже представляла Грузинскую ССР на Первом всесоюзном съезде советских писателей в Москве в 1934 году.
Как вспоминала писательница Докия Гуменная, "оттуда она периодически убегала в Харьков - отдыхать от Осетии, потому что там были еще архаичные обычаи старого индоевропейского рода. Все село - семья. Приезжает такой односельчанин в город и живет месяц, год, а то и два у своего "брата", а Варвара должна ему варить, его обстирывать, обшивать, еще и обслуживать за столом, не приседая, пока он ест, за стол".
В Осетии Чередниченко выучила осетинский и грузинский языки, много переводила с них и печатала в украинских журналах. В 1931 году вышел сборник "Осетинські оповідання" ("Осетинские рассказы"), который она составила и перевела. Несколько лет заведовала библиографической секцией Южноосетинского научно-исследовательского института краеведения.
16 января 1938 года ее мужа, Чермена Бегизова, главу Союза писателей Южной Осетии, осудили на расстрел с конфискацией имущества. Варвара немедленно вернулась в Украину. Ей как-то удалось затушевать тот факт, что оба ее мужа были репрессированы. (Левко Ковалев 5 ноября 1934 года был арестован в Харькове органами ГПУ по обвинению в принадлежности к контрреволюционной боротьбистской организации, которая якобы готовила покушение на Сталина. Проходил по так называемому «делу боротьбистов». 27-28 марта 1935 выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР приговорила Льва Ковалёва к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. По постановлению особой тройки НКВД по Дальнему Востоку 26 октября 1937 расстрелян в Бамлаге.)
Она вступила уже в Союз советских писателей Украины, сосредоточилась на исторической прозе. В 1940-м опубликовала повесть "У картезіанському монастирі" ("В картезианском монастыре") - об отношениях Жорж Санд и Шопена, она вышла в "Литературном журнале".
Попала в эвакуацию, где работала в госпитале и в Украинском радиокомитете в Саратове. Вернулась в Украину и в литературу в 1944-м. Ее расказ "Я щаслива Валентина" ("Я счастливая Валентина") напечатали во втором номере журнала "Вітчизна" ("Отчизна") за 1946 год. А в августе 1946 года вышло печально известное постановление ЦК ВКП(б) "О журналах "Звезда" и "Ленинград". В УССР жертвой стала как раз "Вітчизна". "Счастливую Валентину" Чередниченко раскритиковали за "хуторянство" и "казацкую романтику".
Умерла писательница 22 апреля 1949 года. Еще в апреле 1941 года она написала в своем дневнике: "Борьба за существование съела мой талант. Я халтурила, чтобы не умереть от голода, потому что служить на должности из-за здоровья своего не могла".
Варвару Чередниченко надолго забыли, лишь однажды, в 1971 году, переиздали ее исторические романы, а про ее женскую прозу вспомнили только сейчас.
В антологию "Моя кар'єра" вошли четыре рассказа Варвары Чередниченко. Два из них затрагивают модную в то время тему "свободной любви".
В рассказе "Євпаторія" ("Евпатория") главная героиня, Оксана, молодая женщина лет 30, выходит замуж за караима. Караимы - небольшая этническая группа в Крыму, исповедующая своеобразную версию иудаизма. Семья мужа с радостью принимает симпатичную, милую невестку, несмотря на то, что она не караимка. Однако очень скоро супруг узнает о прошлом своей жены: оказывается, у Оксаны были длительные отношения с двумя мужчинами и дети от каждого из них, которых она, когда отношения заканчивались, отдавала отцам, каждый раз говоря: "Мне не нужны твои дети".
Вот начало ее прощального письма второму любовнику:
"Дорогой мой попутчик!
Надоело мне записывать в гроссбух числа, которые мне лично ни о чем не говорят, и взялась я привести в порядок нашу с тобой бухгалтерию. Вот она (согласно дневнику) точно: за 6 лет было свиданий - 90; совместных дней провели - 130 и имею около 200 твоих писем. Это - общие с тобой числа, а вот мои лично: 18 месяцев беременности, 3 аборта, 24 месяца кормления и бессонных ночей. Разве этого не достаточно, чтобы пустить к чертовой матери всякое воспоминание о твоей любви?! За короткие часы свиданий я заплатила пятилетним стажем материнства в материальное лихолетье революционных лет и всем бременем педагогически-воспитательной ответственности за характер детского развития. Разве не щедро я заплатила за любовь? Разве можно меня еще упрекнуть в скупости?"
Вот такая "свободная любовь" в условиях отсутствия сколько-нибудь эффективной контрацепции...
Сложно сказать, какова авторская позиция по отношению к героине. Осуждать она ее не осуждает, но, по-моему, личность получилась несимпатичная. Не только из-за брошенных детей, вот еще одна черта - она отказалась от своих родителей-крестьян, при встрече с отцом сделала вид, что он ей не родня, обратилась к нему по имени-отчеству и про мать спросила так же, по имени-отчеству, чтобы новый муж не заподозрил, какого она происхождения - Оксана предпочитала изображать из себя интеллигентку, чуть ли не аристократку (она вырвалась из села, выучилась и стыдилась своего происхождения), и всем говорила, что она сирота. Также Оксана помогла брату отнять своего незаконнорожденного ребенка у женщины, которую он бросил когда-то беременной, а ведь та, в отличие от Оксаны, совсем не горела желанием отдавать ребенка отцу.
В другом рассказе, "Березовий сік" ("Березовый сок"), молодой студент Дмитрий застает свою возлюбленную Гафийку с другим мужчиной. Вот их разговор при встрече после этого:
"- Дмитрий, что у тебя за мещанский подход? В чем дело? Левко - хороший парень, любит меня... ой! Ой! Пусти! Принципиально давай! Твоё перманентное требование мелкособственнической любви классово чуждо мне. Я люблю Левко уже три года, а тебя только два месяца... Левко - пролетарий и коммунар: никаких прав на меня он и не предъявляет...
- Это не мелкособственническая стихия во мне говорит... Гафийка, я люблю! У меня голова кружится, когда я представляю себе... Ну, ну, представь себе, что я с другой живу. Обнимаю. Целую...
- Левко живет с Марусей, и я также люблю Марусю... Правда, сначала я хотела отравиться... Но справилась с собой. Перевоспитала свои эмоции... Митенька, ты только представь себе, под каким мы гипнозом: вся литература, вся музыка, всё искусство - о собственнической, мелкособственнической любви. Это же старье... Разве я стану хуже, если меня будут любить другие парни?
- Гафийка, Гафийка...
- Ты плачешь? Я тоже плакала... Это сверх сил иногда тяжело, но мы же - строители коммунизма... Мы же не признаем собственности... А чувство разве не собственническое ощущение? Человекособственническое! Любовь должна быть свободной и чистой."
Когда же Дмитрий вопрошает Гафийку, а что же будет с детьми, кто будет отцом, она отвечает вот что:
"А разве нужно нам сохранять этот позорный институт матерей... отцов? Мы должны идти к тому, чтоб не было "родной матушки и родного батюшки"... Я ненавижу эти слова, ненавижу... Ты представь себе только, как бы жилось детям, если бы любовь, опеку, заботу, ласки, труд и деньги всех "родных папочек и родных мамочек" разделить на все без исключения детское население Союза Советов... Я выросла в детском доме с пяти лет и знаю... знаю, какие звери к "чужим детям" все эти нежные "папы" и "мамы"... Один такой "папочка" восемнадцатилетней "малютки" меня, ребенка двенадцати лет... в голод за кусок франзоли... а как я плакала... как умоляла... а рядом в комнате дочка с грудьми, как караваи... спала нетронутой."
Как сейчас сказали бы, психологическая травма...
Следующий рассказ, "Погромщиця" ("Погромщица") - самый жуткий в сборнике. Участница еврейского погрома, тетка Секлета, получила топором по ноге от оборонявшегося подростка и оказалась в одной палате с пятнадцатью жертвами погрома. Как ни странно, ни антипатии к сопалатницам-еврейкам, ни, с другой стороны, какого-либо раскаяния, тетка Секлета не проявляет, однако, проникается симпатией к одной из них, Бейличке, которой погромщики отрезали груди (да, такие ужасы случались...) и убили ее младенца, и даже в конце предлагает ей практическую помощь. Почему сельскую тетку понесло в город (вероятно, Киев) поучаствовать в погроме, собственно, тоже не объясняется...
Рассказ "8 березня" ("8 марта") посвящен празднованию Международного женского дня в 1925 году в селе Беспаловке. К колхозницам приехала делегация работниц из города, и первая часть празднества прошла довольно формально, с обычными лозунгами, а вот дальше женщины разговорились о наболевшем. Вот одна из колхозниц, Ганна Протасенкова:
"...как была война и революция, мы, бабы, хозяйничали сами... Думали: вернуться наши мужья, да и передохнём. Ага... Да вот мой стоит. Мой Василий Федорович первый. Как насчет самогона, так знает, где он должен куриться, а спросите его про плуг и борону, которая без зубов ржавеет... говорит: "Я кровь проливал! У меня ревматизма в костях!" Дали нам три десятины, да и те сдаем за третью часть. Нечего сказать, хозяйствуем по-советски! А верите, каждую ночь лезет... И ревматизма не мешает... Я себя к примеру только: нас много... Бабы тянут повсюду, а мужчины бока облеживают целые зимы... Мы, бабы, и работаем, и рожаем, и выкидыши делаем... мучаемся! Если уж поднимать хозяйство, до всем за него браться... У самого нечем обрабатывать - в артель надо, а чего наши беззубые бороны будут зря ржаветь? А второе - поразбивать все самогонные аппараты и мужчинам-бездельникам не потакать!"
Городские делегатки тоже подключились к разговору, а мужчины в итоге с митинга сбежали...