"Сияние" [Radiance] — первая моя книга Валенте со времён "Девочки, которая объехала волшебную страну..." Да, факт остаётся фактом, "Бессмертного" я пока не осилила. Слишком близко оказалось во времени и пространстве, чтобы можно было отбросить предшествующий опыт и наслаждаться повествованием. Но у меня в принципе так. Есть стихотворение Уоллеса Стивенса, совершенно идиллическое, о персиках на фарфоровой тарелке. Оно у меня вызывает крайне сложные чувства, так как датировано февралём сорок второго, когда мой прадедушка умер от голода.
Почему ты это сделал? Мне кажется, если бы ты был поумнее, то подождал бы, пока город не растолстеет немного. Ты же не мог им насытиться! Он такой малюсенький! (Северин Анк)
Так вот, к чему я, собственно? В новом романе Валенте трудно найти какие-либо пересечения с собственным или фамильным опытом. Я никогда не бывала на Луне или на Марсе, не вдыхала благоухание лилий Плутона и не пробовала тритонской мяты. Не слушала радио Нептуна в тот час, когда он уходит за Солнце и, соответственно, из-под земной (французской) юрисдикции. Не участвовала в мистериях на Уране. Не наблюдала венерианских мальцовых китов. Мне очень трудно себя представить дочерью семи матерей и баснословно богатого пресыщенного гения-отца, снимавшего на киноплёнку весь жизненный путь дитяти и только смерти её не запечатлевшего. А жаль.
Думаю, собственной дочери у меня уже не будет. Я не ношусь с этой идеей. Она была в списке дел, но вы же знаете, как оно бывает с этими списками. Они делаются всё длиннее и длиннее, и последние пункты с тем же успехом можно выбить на собственной могильной плите.
Помой посуду.
Забери платье из химчистки.
Подпиши контракт.
Исчезни.
Срань господня, забыла: заведи детей. (Мэри Пеллам)
Космогонию "Сияния" называют лавкрафтианской. Плохо знаю Лавкрафта, так что не умею ни подтвердить, ни опровергнуть. Мне пришла на память скорее "Космическая трилогия" Клайва Льюиса, где не только Земля, но и Марс, и Венера обладают собственной экосистемой, вполне пригодной для счастливой жизни Хомо Сапиенс. Ну, на Венере сыровато, а на Марсе воздух кислородом бедноват, а так ничего, жить можно. Валенте пошла дальше. У неё жить можно даже на газовых гигантах и на Плутоне. Помогает обнахалившемуся человечеству в этом деле жидкость, условно называемая мальцовым молоком. Его выделяют те самые киты, о которых поначалу будет много, даже несоразмерно много, но потом они сыграют роль того самого ружья, что в первом акте трагедии висело на сцене, а в финале прочло монолог шекспировских масштабов, сплясало чечётку и взорвалось с человеческими жертвами.
Настоящее никогда не бывает миленьким, сказала она. Миленькие только куклы. А они вечно пьют из маленьких чашечек. Женщине нужна большая чашка. (Ада Лоп)
Жанр "Сияния" именуется декопанк. К стыду своему признаю, что впервые в жизни слышу это слово, и, если судить о нём по составляющим, то поначалу заметно больше деко, чем панка. Валенте пишет избыточно, метафорично, изысканно, сбивчиво, многоцветно и траурно, нервно, барочно, энциклопедически эрудированно и до слёз наивно, она заваливает читательницу гиперболами, эпитетами и прочими синекдохами, виртуозно пилит смычком по нервам и сосредоточенно мотает кишки. Северин... Северин тонко отмалчивается. Чем больше незадачливые биографы постулируют её неотмирность и чуть ли не божественность, тем явственнее проступает а) что как личность она была никому не нужна и не интересна, кроме корабельного кота; б) что настоящий талант непознаваем. Можно приблизиться. Нельзя достигнуть. Можно ощутить. Нельзя понять. Рассказывали, что Ф.Ф. Зелинский пытался на лекции объяснить аудитории, чем и почему прекрасна определённая латинская строка. Почувствовал, что у него не получается, и прямо за кафедрой расплакался.
Остаётся лишь последовать примеру почтенного антиковеда.
Каждый человек — звезда и имеет право на сияние. (Мэрилин Монро)