

"Старый мир. Починка жизни" — собрание стихотворных циклов. О чём? Трудно ответить на этот вопрос. "Девочки без одежды", допустим, о сексуальном принуждении, "Если воздух", допустим, пейзажная лирика. Венок сонетов "Одежда без нас" посвящён такой неклассической теме, как сортировка, обработка и утилизация одежды, ставшей ненужной. "Тело возвращается" — о воскресении, и как истлевшие останки при звуке архангельской трубы обрастают постепенно плотью, так каждое последующее стихотворение на строчку становится длиннее, чем предыдущее. Вместо нумерации "три-два-один-ноль-пуск" алфавит в обратном порядке. Z звучит так:
Комнату надо очистить / пространство надо прибрать
А это В:
Рука, похороненная на Марне.
Рука, похороненная под Нарвой.
Рука, лежащая в галицийских болотах.
Пепел руки, не лежащей нигде.
Всё это ещё вернётся.
И когда пойдём мы воскресать,
Целый лес конечностей отъятых,
Отчуждённых, брошенных, неузнанных
Зашумит у нас над головами,
Заторопится на место сбора,
Как Бирнамский лес на Дунсинан.
И ноги, ноги, ноги одиногие
В истлевших сапогах (и сапогах, и сапогах) —
Солдатиками, отбившимися от части,
(Отчасти камни, а отчасти облака), —
Все эти ноги встанут при дверях трактиров.
А костыли, как папские жезлы,
Отращивают прутики зелёные.
А голые безлюдые протезы
Бегут собаками за праздничной толпой.
И, как мешки с недавним провиантом,
Который съеден до последней крошки,
Лежит в земле уже ненужная поэзия.
Вагончик тронулся, дома на дачной станции
Синеют ставнями, и тополь весь как лесенка.
Не повторяйте моей ошибки, не читайте подряд и особенно на ночь. Очень страшно. Надо с постепенностью.
Стиви Смит [Stevie Smith] (1902-1971) — английская поэтесса, как принято выражаться, второго ряда. При этом знают её практически все, но по одному стихотворению, скорее даже по последней строчке, где утопленник бормочет неслышимо для взволнованных окружающих:
Я не махал рукою. Я тонул.
(перевод Г. Кружкова)
В пространстве русского языка Стиви Смит практически не присутствует, и не потому, что её стихи почти не переводились, и даже не потому, что она — как бы это сказать — не очень-то востребована актуальным литературным процессом в англоязычных странах. Она была очень популярной в начале тридцатых, но прежде всего как автор модного романа в жанре, который теперь назвали бы autofiction, весёлого, злоязычного и довольно быстро забытого. Потом, в старости, она передила что-то вроде поздней славы — но несколько странноватой, относившейся к текстам столько же, если не меньше, сколько к перформативным качествам автора: эксцентричной старушки, которая читает стихи нараспев. Эта вакансия (что-то вроде мисс Марпл от литературы) в английской поэзии и респектабельна, и популярна, взять хоть Эдит Ситуэлл. Но в случае Стиви Смит есть существенная особенность: за десятилетия существования в литературном процессе она так и не стала частью движения, поколения, волны, которая признала бы её своей, а её работу нужной. Она последовательно и благополучно существовала в печати с условными Элиотом, Оденом, Хьюзом, своеобразными эмблемами тогдашнего "сейчас так носят", не оказывая никакого влияния на это самое сейчас... — пишет Степанова, и хочется воскликнуть:
— Тем хуже для сейчаса!
Идея вместо перевода написать некий реверс к английскому аверсу Стиви Смит кажется сомнительной, однако лишь кажется. Мне предстоит ещё долго искать соответствия между стихотворениями Смит и Степановой по мотивам Смит, а в принципе и без этих соответствий чтение затягивающее.
* * *
All things pass.
Love and mankind is grass.
Ничего не останется.
Ничего: мы трава, мы куда-то тянется.
* * *
Нет, мы не будем вместе я
Тебе счастья не принесу
Я предпочла бы жить одна
В палатке в тропическом лесу
Я не то чтобы вовсе бездушная Гарри
Но мне тебя милей
Испарения джунглей и слоны
И очертанья чужих полей
* * *
О что происходит, чего от меня хотят?
О зачем я медленно превращаюсь в кошку без котят?
Может, Зевсу моя любовь надоела
И он выселяет бродяжку в чужое тело?
Или без лишних споров позволил Гере
Отделаться от меня в своей манере?
Что за прелесть эта бархотка, о на бачки мои взгляните,
На этой крыше я всех милей, зовите меня Кити.
* * *
У нас ни мамы нет, ни папы нет, ни друга.
Нас очень часто принимают друг за друга.
На что мы смотрим, сидя на стене?
Мы ни на что особенное не