На русский язык переведены отрывки детской повести Островской "Геройский Мишка" и несколько стихотворений.
* * *
На одном берегу реки сад и дом,
Кладбище и костёл на другом.
А по реке тихо плывёт паром –
Ты ещё вспоминаешь о нём?
Длинный блеск, когда ты съезжаешь, перед тобой
И большая плещущаяся плоскость – река.
Лошади тихо стоят одна при другой,
Перевозчики перекликаются, плывут облака.
Ничего не видно — лишь зыблющаяся гладь,
Чайки над ней, как молитвы и сны.
Ты нигде — мыслью берегов не достать,
Всё сверкает и плещет, мерцает, дрожит среди тьмы.
Ласточка
Уходит ласточка в полёт
Над глубиной морскою –
Уходит ласточка в полёт,
И тень её по лону вод
Летит за ней стрелою.
Вниз ласточка бросает взгляд
И видит тень в пучине —
Вниз ласточка бросает взгляд,
И чудится ей: птица-брат
Летит с ней вместе в сини.
Но минет глубь морей она,
Крылом на солнце рея, —
Но минет глубь морей она
И видит, что летит одна,
Нет никого за нею...
* * *
О зацветите, черные кресты!
О зацветите белыми садами!
Иль недостаточно легло под вами
Сердец, чтоб кровью напоить пласты?
О зацветите, черные кресты!
О зацветите! Дайте добрый плод!
Иль поливали слезы вас напрасно,
Чтоб радости родить плод зрелый, красный,
Плод, что насытит голод всех сирот?
О зацветите! Дайте людям плод!
* * *
Не призрачными снами я богата,
Когда ищу я образы в себе,
Я как та жница в золоте заката,
Что отблеск солнца видит на серпе.
Материнство
(из одноименного цикла сонетов)
О, святая жестокость нового рожденья!
Бледный цветок, вспоенный могилой титана!
Сила зерна, что стебель гонит неустанно!
Урожайного поля тайна колошенья!
Дитя! В бесплодном лоне темное томленье:
Немощь промерзшей пашни, ноющая рана;
Немощь, что над собою воспарит нежданно,
В куклящейся личинке инстинкт превращенья.
Жажда уничтоженья в мощной песне жизни!
Цвет черешни увянет, но в плодах воскреснет!
Мечта во имя завтра о собственной тризне!
Грёза павшей дубравы, что в тлене и плесени
Поит собой лес новый, взросший на мертвизне,
И слышит в его шуме конец своей песни.
Детство
Помню голову тихую, волосы-лен,
И глаза-васильки, и ресницы-соломки,
И сплетение пальцев снежистых и тонких,
И далекий тот голос, певучий — как сон.
О, волшебный фонарь! Сценки милых времен!
О, в садах утонувшие стрехи, хатенки!
Образ зыбкий, как мгла, улетевший в потемки,
В горьких далях затерянный, где теперь он!
Но как в сказке, нашептанной ночью в постельке
Про цветочек горошка, всё ожило вдруг
И уносит в цветочной меня колыбельке
Детство в сказки твои, в их магический круг,
Под спокойствием неба, где тучек кудельки,
В сладкой ласке воскресших родных твоих рук.
Черешня
В доме пахнет кипящей черешней,
Осы бьются о стекла со звоном...
В сердце образ далекий, нездешний
Возникает видением сонным:
Я в беседке под хмелем зеленым,
День погожий, счастливый, чудесный,
Ярким золотом блещет червонным
Медный тазик с кипящей черешней.
Веткой осам давая острастку,
Чтоб в варенье оса не упала,
В сладко пахнущем зеркале алом
Вижу розовых призраков пляску:
Отраженное жизни начало,
Давней детской алхимии сказку.
Костёр
Дым стелется над полем низко
Голубоватой полосой...
Порой выстреливает искра
И тихо гаснет под золой.
Скворцы вспорхнули над стерней
С веселым гомоном и писком...
Печем картошку. Осень близко,
А в сердце голод молодой.
Открытый полевой простор,
Пустой, распахнутый, раздольный,
Смеющийся беспечен взор,
И столько радости крамольной!
Скворцы и золотой костёр,
И взлёт мечты над далью вольной.
* * *
День голубой и облак белый,
Сосны на солнце рыжий ствол,
Тоски отравленные стрелы
Смеялись надо мной, блестела
Хвоя, и день лазурью цвёл.
Блеск зыблется, златятся звуки,
Шумит широкий небосклон,
Сосна, врачуя боль разлуки,
Как золотой паук сторукий,
Прядёт мне голубой мой сон.
Эй, иглы, сеющие света
Крещение, златую весть!
Эй, облака и солнце лета!
Меня уж нет, тебя уж нету.
А счастье есть! А счастье есть!
Осень
Как с осенних деревьев плоды, падают наши слова.
Я сама не сошла с ума и тебя с ума не свела.
Улетели – когда? Ты помнишь? – стаи перелётных птиц.
Осенний, солнечный, влажный полдень сегодня тих.
Блуждает улыбка сада по задумчивому челу...
Хотела сказать тебе столько, а теперь молчу. Почему?
Потому что предпочитаю молчать и молча следить,
как летит, из глаз исчезая, бабьего лета нить.
Снобам
Сыта по горло вами! Не видеть бы ваши лица!
Садов бы увидеть цветенье, где шевелятся пчёлы,
Увидеть синее небо, полет облаков весёлый,
В корчме возле дороги в пути остановиться.
Хочу лицо подставить ветру полевому,
Услышать, как фыркают кони, как птицы щебечут в рощах,
К блеску реки подъехать и съехать вниз к парому,
И плыть на нём, и слушать, что говорит перевозчик
О птицах, как над речкой поют в кустах лозины,
И о зиме прошлогодней, её морозах долгих,
О том, как в воскресенье он свадьбу возил и крестины,
Вчера же хоронили и гроб везли на дрогах.
О, как же мне уже нужно и в смерть и в жизнь вглядеться,
В простую улыбку, в солнце, в реку, в омуты, мели...
И все себе припомнить, что дорого мне с детства,
От вас от всех подальше... О, как вы мне надоели.
* * *
Когда залает машина
И начнут философствовать звери,
Что останется людям, Паулина?
Рассуди в своей умной манере!
Средь твоих всеразрушительных утопий
Покажи перспективу людям после.
А не то из них выйдут недотёпы,
Как твои, Паулина, гости.
* * *
Порой, когда везу я на трамвае
Опустошённость будничного дня,
Глаза, глаза людей я вдруг увижу,
Печальные и мудрые — без дна.
Страдальчески изогнутые губы,
Натруженность отчаявшихся рук,
Усталость, тяжкую, как дождь осенний,
Улыбку добрую увижу вдруг.
И что-то вдруг блеснет, родится что-то
В душе ожесточённой и пустой,
И скатится с груди мертвящий камень
В живом внезапном вздохе: ближний мой!
* * *
Ведь не тружусь же я! Утруждена отчего же?
Ведь ни воды, ни снопов не ношу спозаранку.
Не работящую Руфь и не самаритянку —
Как же Ты примешь, как руки протянешь мне, Боже?
В старом саду, где пустая чернеет могила,
Если я вдруг на заре Тебя встречу, Прохожий, —
Как же простишь мои вины, грехи мои, Боже,
Если уж нет должников, чтоб я им отпустила?
(Перевод Н. Астафьевой)