fem_books

* * *

Сегодня утром мне позвонила дама и осведомилась,
Ричард ли я. Такого ещё никогда не случалось.

Многим хотелось видеть меня кем-то, иногда кем-то,
кем я была раньше, иногда кем-то, кем мне полагалось быть
— прикинься испуганной, говори как монашенка, попрыгай на месте,
хоть бы раз короткую юбку надела —
но Ричарда с меня ещё не спрашивали.

(Между тем тишина шуршит в ухе с обеих сторон.)

Повременю с ответом — существует иная, полная возможностей жизнь,
материал, из которого я сделана, с таким же успехом
мог бы выглядеть и называться иначе.
Да, это я — Ричард. Это вы, мама?
Сколько зим, сколько лет.

Сумею ли я, став Ричардом, быть Ричардом, вплоть до тела,
дыхания, тайн, манеры завязывать
шнурки по утрам? Любит ли он пастернак, к примеру?

Повесит его мать трубку или окажется
такой настойчивой,
такой одинокой,
такой общительной,
что примет меня на веру?

Жив ли ещё Ричард, или она каждый раз набирает новый номер
и спрашивает его в надежде, что кто-нибудь да скажет:
Ричард? Как же, есть такой. Наверху он.

Только бы ей не сообщили, что Ричард утонул, что он
заблудился, попал в заложники, в аварию. Может, и была какая-то
вечеринка, встреча? Может, я не просто виделась,
но и целовалась, разговаривала с Ричардом,
что он там пил, вино? Нам было весело вместе?

Сейчас как раз тот момент, когда можно промолчать,
повесить трубку или похрустеть пакетиками — якобы дом
завалило снегом, вот незадача, вас совсем не слышно.

Мне представляется женщина в темной комнате, в глазах вопрос.
А как же я? Где я ей в такую рань возьму Ричарда?

Уважаемая, я вынуждена признаться,
что я не Ричард, никогда им не была
и в лицо его не знала, хотя наши номера
мало отличаются друг от друга, между нашими судьбами
пролегла восьмёрка, четвёрка, двойка.

С другими у меня бывают зазоры ничтожнее цифры,
но их матери меня не знают, не станут сюда звонить.

Вы тратите время впустую, я — всего лишь полголоса, пол-лица,
недостойные Ричарда, от меня и собаке ещё ничего
не перепадало, кроме неубедительного присутствия.

(Из трубки доносится непреклонная тишина.)

Уважаемая, сама не знаю кому, но молюсь вместе с вами,
чтобы у кого-то это получилось.
Получилось быть Ричардом.

Как важно быть цыплёнком

Мы уже почти всё ощипали. Птицы лежат, лоснясь на нас
голой голубизной, — они и под перьями по-прежнему куры.
Если бы мы могли отведать друг друга, то были бы на вкус
уже не такими, как в одежде, — мы с тобой гораздо лучше их
умеем быть тем, что носим, так давно и хорошо,
что нам от неё больно, от этой наготы.
Поглядим ещё на лежащее перед нами, раз за разом
они собирают сами себя напоказ нам, все эти ладные,
существенные кости, узнаваемые останки, всё это
обглоданное хозяйство, неизменно
сводящееся к чему-то, чем нам хотелось бы быть: всегда
узнаваемому, как одно и то же лицо
при постоянной смене голов.


Показания

Меня там не было в ту ночь. Да и будь я там, не знал бы об этом.
Что выпивали – кое-что до меня доходит, – что они
там вытворяли, это я только сейчас понял.
Я понятия не имел, в чем было дело, да и те, кого я
там видел, меня в это не втягивали ввиду
моего отсутствия. Той ночью.
Насчет той женщины точно не могу вам сказать. Я с ней
вообще не был знаком, а если и был, то мало о ней
думал, ведь жёны друзей в памяти
не задерживаются.
Да и друзья не задерживаются, этих мужчин я, к примеру,
вижу впервые, а раз я их не узнаю, значит,
не знаю, где они были той ночью.
Но ничего не попишешь, всякое может случиться и с тобой, и со мной,
и с совершенно незнакомыми людьми, всякое может случиться
в домах, где ты никогда не бывал.
Кажется, какую-то роль сыграла цветочная кадка. Эта самая кадка
Горизонтально врезалась ей в лицо, довольно сильно,
быть может, и несколько раз, но мало ли
что люди болтают, ночь была
исключительно тёмная.
Помню даже, как у себя дома, то есть по месту моего
нахождения, лежа в постели и глядя в окно,
я подумал: такой глубокий мрак
увидишь не часто.

(Перевод Нины Тархан-Моурави)