Конечно, "проблемы семьи", обозначенные в этом маленьком рассказе, необычны: чувствительный, застенчивый, кроткий муж и агрессивная, драчливая жена. И пусть поведение Перты имеет вполне объективные медицинские причины, вряд ли её семье от этого легче. Какой момент запечатлен в рассказе: временное затишье между бурями или начало долгого трудного пути к пониманию своего состояния, к изменениям? Неизвестно. Хочется надеться на лучшее... В общем, посвящаю эту публикацию всем, кому приходилось стоять перед дверьми в раздумьях "ну как же ему/ей сказать, как сказать?.."
Подарок
Перед тем, как войти в универсальный магазин, Эньонг оглядел себя.
«Хорошо, что успел утром сменить рубашку и отутюжить брюки,» – подумал он. Не сделай он этого, было бы стыдно сегодня выполнять поручение мистера Ромеро. Улыбаясь, Эньонг открыл дверь магазина.
Он пощупал бумажник, где лежали деньги, которые дал ему мистер Ромеро, посылая за подарком для своей жены – в этот день ей исполнялся тридцать один год. Тут же, в бумажнике, лежали деньги Эньонга, полученные за сверхурочную работу в последние две недели, так что всю дорогу от конторы до магазина Эньонг не отнимал руки от бумажника. И только здесь, в магазине, он вздохнул свободно. Теперь уже с его деньгами ничего не случится.
Эньонг судорожно глотнул воздух и опустил глаза. Где же тут продают духи? Продавщицы все такие красивые... Кого бы спросить?
Эньонг решил подойти к швейцару, стоявшему у входа. Удобнее говорить с мужчиной. Почти шёпотом он спросил:
– Простите, где тут продают духи?
Поблагодарив швейцара за ответ, Эньонг неуверенно двинулся к сверкающим прилавкам.
Прежде чем подойти к продавщице, смотревшей на него, Эньонг остановился и решил ещё раз посмотреть, как называются духи, которые велел купить шеф. Не дай бог, скажешь не так – тогда широко раскрытые глаза продавщицы, глядящие на него, раскроются ещё шире.
Несколько мгновений Эньонг смотрел на мелкие буквы, написанные рукою шефа на клочке бумаги, трижды повторил про себя непривычное для него название.
Взглянул Эньонг и на цифру, написанную на бумаге: пятьдесят песо. А что, если продавщица запросит больше? Что делать? Торговаться? Но он знает: в больших магазинах не торгуются. Добавить из своих? Придётся. Но надо будет как-то сказать об этом мистеру Ромеро. Должен же шеф знать, что духи стоят дороже и что Эньонг потратил собственные деньги! Ведь Перта требует отчёта за каждый сентимо, полученный им за сверхурочную работу.
В ушах Эньонга зазвучали слова Перты, которые он столько раз слышал: «Иди, иди сюда, нечего дурака валять! Давай-ка деньги! Я тебе что говорю?» Последние слова она прокричит, и на шее у неё вздуются вены, и он как можно скорее протянет Перте бумажник.
Но зачем думать об этом раньше времени? Эньонг сунул бумажку с названием духов в карман и подошёл к прилавку. Название духов он выговорил без запинки. Продавщица чарующе улыбнулась, и Эньонгу показалось, будто магазин засверкал огнями.
Продавщица достала маленький красивый флакончик. «Там и двадцати капель не будет,» – подумал Эньонг. – «Каждая капля дороже двух песо. Только богатые могут покупать духи!»
Эньонг вынул бумажник и достал деньги.
– Больше ничего не нужно?
Голос продавщицы был сладок, а ещё слаще была улыбка, когда она увидела бумажник в руках Эньонга. Её пальчики с длинными красными ноготками играли карандашом, готовые выписать чек.
Брови Эньонга удивлённо поднялись, когда он услышал слова продавщицы:
– Есть очень хорошие духи, которые непременно понравятся вашей миссис. И не дорогие...
Для Перты! Эньонг чуть не расхохотался. Купить духи Перте? Да она разобьёт флакон об его голову!
– Не только боссы могут покупать духи, – сказала продавщица.
– Ну конечно, не только.
Язык Эньонга едва повиновался ему. Что хочет сказать продавщица? Что ему не по средствам купить духи своей жене? Вот, у него в руках бумажник с деньгами, полученными за сверхурочную работу!
– Это я и хотела сказать, – будто отвечая на мысли Эньонга, произнесла продавщица и наклонилась за прилавком. Когда стройная девушка выпрямилась, пальцы с накрашенными ноготками уже держали флакон духов. – Пожалуйста. Всего двадцать песо.
Эньонг повертел флакон в руке и хотел было уже сказать, что «потом» купит его, но продавщица, мило улыбаясь, продолжала:
– Так я выписываю.
Карандаш быстро заскользил по бланку.
Эньонг провёл языком по пересохшим губам.
– Погодите! – невольно вырвалось у него, и он потянул было чек к себе.
Продавщица снова улыбнулась и искоса на него посмотрела.
– Не беспокойтесь, здесь всё правильно. Пожалуйста, это для вас.
Эньонг увидел цену – двадцать песо – и проглотил слюну. На втором чеке стояла цифра, названная шефом: пятьдесят песо.
Остаток дня Эньонг просидел в конторе, не вставая с места. Снова и снова возвращался он к своим подсчётам. Из головы не выходили воспоминания о прежних ссорах с Пертой. А ссорились они так часто! Недели две назад был, например, такой случай... Эньонг пощупал рубец на левой щеке. Прошло лишь несколько дней, как затянулась рана. Он ещё не забыл резкой боли от удара скребка, которым запустила в него Перта после того, как он увернулся от горшка с рисом. Лучше бы уж горшок попал ему в лицо, а не скребок с острыми краями – тогда бы остался только синяк.
Эньонг скользнул языком по пересохшим губам. Что будет сегодня? Как он отдаст Перте духи?
Может быть, передать ей духи через сына? Он даст Тотою духи и скажет, чтобы тот подарил их матери. Скажет также, что его отправляют в командировку и что он вернётся только через несколько дней. Он побудет у своего дяди Бенигно до тех пор, пока Перта не начнёт его искать. Она будет искать его наверняка, потому что Перта любит его.
А что, если в его отсутствие у Перты будет сердечный приступ? По спине Эньонга побежали мурашки. Тотою ещё только пять лет. Не дай Бог, это случится ночью, кто тогда побежит за врачом?
Эньонг до боли сжал зубы. Нужно возвращаться домой. Он не может не быть дома ночью. С Пертой, особенно когда она сердится, бывают сердечные приступы. Запустив в него скребком, она тут же упала в обморок, так что Эньонг, позабыв о своей ране, сразу побежал за врачом.
Эньонг с тоской подумал о том, что будет, когда он придёт домой.
И вот прозвенел звонок – рабочий день кончился. Эньонг встал в очередь, чтобы отметить время своего ухода. Мысли его путались.
Хорошего от всей этой затеи ждать нечего.
Поднимаясь по лестнице своего дома, Эньонг машинально ощупал рубец на щеке. Ещё с улицы он услышал резкий голос Перты, раздававшийся на кухне. Наверно, она говорила с детьми.
– Это ты, Эньонг?
Колени Эньонга задрожали. «Началось,» – со страхом подумал он.
– Я, я, Перта! – выдавил он из себя.
Перта появилась на пороге кухни и заполнила собой весь дверной проём. Уперев руки в бока, она смотрела на приближающегося мужа.
– Я уже думала, ты где-нибудь заночевал по дороге!
– Т-трудно было сесть на автобус.
Эньонг глотнул воздуха.
– А почему у тебя рука в кармане?
Эньонг разжал руку, сжимавшую флакон, вынул её из кармана и робко улыбнулся.
– Куда это ты?
Эньонг остановился.
– В комнату. Что ж, мне и переодеться нельзя?
– Что-то ты слишком часто переодеваешься в комнате!
Слова Перты громом прогремели по всему дому. В проёме кухонной двери, по обе стороны от жены Эньонг увидел два настороженных детских личика. Глаза у детей были испуганные; они ждали чего-то страшного.
– Уж не хочешь ли ты там что-нибудь спрятать?
Эти слова кинжалом вонзились в переполненную страхом душу Эньонга.
– Захотел переодеться в комнате, так уж, значит, что-то прячу? – попытался засмеяться он.
– Ну-ка, поди сюда. Иди, иди! – Полная рука поманила Эньонга. – Не забыл ли ты о чём-нибудь?
Я... Я тебя не понимаю.
А твои сверхурочные? – грозно загремело в ушах у Эньонга. – Где они? Ты почему не отдаёшь деньги? Думаешь, я забыла, какое сегодня число?
Ах, так ты про это? – на губах Эньонга появилось какое-то подобие улыбки. – Вот... сейчас отдам тебе. Разве могу я не отдать?
Теперь он был готов ко всему.
«Что лучше отдать ей сначала – деньги или духи?» – подумал Эньонг. – Если деньги – она сразу увидит, что их мало, если духи, то она разъярится ещё больше. Пожалуй, духи, а потом деньги. Будь что будет!»
Эньонг вынул из кармана коробку с флаконом и, храбро улыбаясь, протянул её Перте.
Перта наморщила лоб, принимая коробку. Она ещё больше сморщилась, открывая её. Открыла и,остолбенев, уставилась на флакон.
Но почему она притихла? Почему не ругается и не кричит? Что это, затишье перед бурей?
Наверное, сейчас упадёт в обморок... вероятно, она в такой ярости, что сердечный приступ начался раньше обычного...
Страх Эньонга рос с каждой секундой. Почему Перта молчит?
Две слезы заблестели на её круглых щеках и оставили тёмный след на платье. Перта стояла, наклонив голову, с закрытыми глазами.
– Перта... – несмело позвал Эньонг и осторожно коснулся её руки, вцепившейся в косяк двери.
Перта сильнее прислонилась к косяку. Теперь она обеими руками держала флакон, крепко прижимая его к судорожно вздымающейся груди.
– Перта... Перта, я позову доктора! – испуганно проговорил Эньонг. – Тотой, Нанинг, уходите отсюда... Принесите стул! Маме плохо!
Но Перта закачала головой: нет, не надо. И улыбнулась.
– Что с тобой, Перта? – Эньонгу стало не по себе.
– Мама, что ты? – захныкал Тотой.
– Папа... – Нанинг вцепился в брюки Эньонга.
– Я так... так счастлива! – донеслось до них сквозь рыдания.
– Что?!
– Я так счастлива! – повторила Перта, и её округлая рука обвила шею Эньонга.
Губы Перты прижались к его щеке.
– Мама!.. – Нанинг ухватился за платье Перты и теребил его.
– Так значит, ты помнишь? Я думала, ты забыл, – сказала Перта, вытирая глаза и мокрые щёки, – а ты, оказывается, помнишь, что сегодня мой день рождения!
(перевод Р. Рыбкина)