– Если решишь, что не хочешь жениться, начни есть огурцы, – услужливо предложила Захра, почувствовав, что энтузиазм сына поутих. – Я поговорю с Фатеме и скажу, что против брака, потому что девочка ещё молода.
– А что, если у них не будет огурцов?
– Глупости. У всех есть огурцы. Ты когда-нибудь был в доме, где не подавали бы огурцов?
Браки заключаются по договорённости, после пары встреч жениха с невестой. По телевидению обсуждаются самые щекотливые сексуальные темы, вплоть до того, что если мужчина упал на женщину во время землетрясения и случайно пенис попал во влагалище, законнорожденным или незаконнорожденным будет считаться потомство от этого акта. За участие в порносъёмке полагается смертная казнь – и при этом каждый мужчина может жениться на месяц, на день, на несколько часов, и самый набожный мулла не оспорит святости временного брака "сигэ". Вы одного пола, не родственники/родственницы и стояли нагими под одним кровом без необходимости? Пожалуйте, сто плетей. Лесбиянка подлежит наказанию плетью, гей – смерти. Танец живота тоже надо запретить, он провоцирует лесбийские связи. При этом операции по смене пола предосудительными не считаются. Полиция нравов и местные дружинники "басиджи" ради соблюдения закона хоть изнасилуют, но останутся безнаказанными. Опытной рукой лауреатка "Эмми" и премии Кеннеди описывает самые фантастичные, в голове не укладывающиеся ситуации, к каждой заботливо прикладывая ссылку: это случилось тогда-то, то произошло там-то. Меня покоробила идеализация банд прошлого, так называемых джахелей. А с другой стороны, пусть они не были робин-гудами, но хоть высокой нравственностью не прикрывались. А тут во имя морали столько народу положили, и ничего. Никаких фрустраций, никаких люстраций. Правда, совесть иногда беспокоит.
С тех пор визиты старика стали самым обычным событием в жизни Амира. Обычно всё происходило по одному и тому же сценарию: оба сидели друг против друга в молчании и пили чай. Амир, и тот, кто распорядился убить его родителей. И каждый раз, прежде, чем уйти, старик задавал один и тот же вопрос:
– Ты простишь меня?
И каждый раз Амир отвечал:
– Нет.
Сахар Делиджани [سحر دلیجانی, Sahar Delijani] родилась в 1983 году в тегеранской тюрьме Эвин. Её мать и отец отбывали там срок политического заключения: отец четыре года, мать – полтора. Брат отца, также левый активист, был повешен в 1988 году и похоронен в братской могиле с тысячами таких же мучеников. Пока родители не вышли из тюрьмы, Сахар Делиджани, её старший брат и двоюродная сестра воспитывались дедушкой, бабушкой и тётей. В 1996 году вся семья эмигрировала в Калифорнию, где будущая писательница закончила школу, университет Беркли. Более десять лет она прожила в Турине, а теперь снова вернулась в Калифорнию. Так что канва дебютного романа "Дети жакаранды" [Children of the Jacaranda Tree] почти соответствует биографии романистки. И я сразу хочу оговориться, что взгляд личный, не претендующий на обобщения — и, несмотря на лёгкость изложения, проницательный.
Её весь этот шум только раздражал. Как будто громких голосов достаточно, чтобы забыть о боли! Забыть, что Амира больше нет, что она состарится одна, что жизнь ее застыла – и так будет всегда, до самой смерти. Так что она предпочитала оставаться у себя: спать, или смотреть в окно, или вязать ещё один платок для дочери, не носившей платков.
Однако настал день, когда Марьям поняла: долгому сну, засасывающему и её, и дочь в безысходную трясину, пора положить конец. Пустяковый, в сущности, случай потряс её до глубины души.
Шейде предстояло пойти в первый класс. День был холодный и ветреный. Марьям аккуратно причесала дочку, заколола ей волосы нарядной заколкой с белым цветком. А у школьных дверей директриса отказалась впускать Шейду в класс. «Без хиджаба нельзя!» – воскликнула она пронзительным голосом. Марьям огляделась. В самом деле, Шейда была единственной девочкой без хиджаба. Среди покрытых головок, любопытно глядящих на нее сквозь дыры в белых платках, она казалась голой. Марьям ощутила укол стыда – и от стыда начала спорить гневно, отчаянно, доказывая директрисе, что Шейде нет еще девяти, а по канонам ислама голову следует покрывать, только когда достигнешь девяти лет, возраста такриф. Директриса не сдавалась: правила есть правила, не важно, сколько лет вашей дочери, когда она входит в школу, на ней, как и на остальных девочках, должен быть хиджаб.
И Марьям умолкла, вдруг вспомнив, что мать предупреждала её о хиджабах. Только она пропускала это мимо ушей. Она поняла вдруг, что прожила год, завернувшись в кокон своего горя, – а мир тем временем двигался вперед, и маленькие девочки на улицах уже в хиджабах, и все об этом знают, кроме неё...
Но у переживших исламскую революцию хотя бы прошлое было. У поколения "детей" своего ничего нет и априори ничего не будет, соизмеримого со всемирным звучанием трагедии "родителей". Нет идей, которые они защищают. Нет сил ни физических, ни моральных на какую-то широкую деятельность. Намыкавшись в детстве, они и семейное-то малое счастье строить не рвутся. Смысл? Если (когда) придут за нами, кто будет растить наших детей? Поколение бабушек и дедушек уходит, а здоровье матерей и отцов выпили тюрьмы, съели лагеря. Я понимаю аффектацию Халеда Хоссейни, который восторженно пишет о "Детях жакаранды" как о чествовании вечного порыва человеческих сердец к свободе. Но Делиджани реалистка и как реалистка задаётся вопросом, куда ведёт этот порыв.
Какое это странное чувство: тебе говорят – это твоя мать, люби её, а ты не чувствуешь ничего, кроме страха. Потому что перед тобой стоит чужая женщина. И только позже, много позже понимаешь: она - всё, что у тебя есть.
Upd.: предыдущий пост о Рамите Наваи – https://fem-books.livejournal.com/277584.html