В то далёкое довоенное время у нас вечерами все - взрослые и дети - собирались за квадратным обеденным столом, занимавшим почти всё пространство нашей первой, проходной комнатки, именовашейся «столовая».
Начиналось священнодействие. На стоявшей в прихожей керосинке (кухни у нас попросту не было) варился крахмальный клейстер. Когда он поостынет, им густо промазывались кусочки ваты. Вата становилась податливой, и из нее можно было вылепить, например, морковку, корзиночку, грибочки, кто поискуснее, у того получался даже зайчик или цыпленок. Когда клейстер высыхал и игрушка становилась твёрденькой, её раскрашивали школьными акварельными красками. Ах, как хороши были грибочки, помещенные в корзиночку на заготовленный еще с лета зеленый мох!
А затем, бывало, целыми вечерами клеились цепи. Так красиво они опоясывали елку!
Ещё вырезались из белой бумаги снежинки. Мы с сестрой соревновались, у кого она получится прозрачнее, «кружевнее». Но самые красивые все равно получались не у нас, а у гостившей в нашем доме время от времени двоюродной сестры Татки.
На ёлку вешались также и мандарины, и золоченые орешки, и конфеты.
Ну а ёлка-то? Сама ёлка? Как было ей появиться в доме, когда она сама-то была под запретом? А вот как. Служил в «Детском доме» дворник, и по совместительству истопник, или наоборот, истопник, а по совместительству дворник, Дмитрий Никитич Кононыкин. Жил он в маленькой комнатке в глубоком подвале Дома с женой своей Леной. Комнатка его казалась мне верхом красоты и уюта. Там на столе в глиняной вазочке стояли роскошные бумажные розы, а на стене красовались нарисованные на бумажном коврике белоснежные лебеди. Так вот. Под самое Рождество, взяв огромный мешок, Дмитрий Никитич отправлялся к своему куму за город, в деревню Барыбино. Это было целое путешествие, потому что тогда до вокзала надо было добираться через всю Москву на трамвае, а электричек тогда не было и в помине, и ехать надо было на «паровике». В Барыбине в лесу выбирали пушистую ёлку, затем перерубали её пополам и упихивали в мешок. Мало ли что может человек везти в мешке!
Когда ёлка приезжала к нам в дом, то Дмитрий Никитич забирал её шершавый ствол в лубки, точно сломанную ногу и она делалась опять целенькой и стройной. А как она дивно пахла свежестью и лесом. Как пахла! Шторы в комнате задергивались наглухо, и тогда ёлку начинали украшать. Потом в старинные елочные подсвечники вставляли свечки, частично сохранившиеся «с прежних времен», а частью принесенные бабушкой из церкви Николая Угодника, что в Хамовниках. Эту церковь даже в те годы не закрывали и не ломали, не делали в ней картофельного склада и не размещали там конюшню, как это нередко случалось с другими церквами. Когда на ёлке зажигали свечи, то рядом ставился большой эмалированный кувшин с водой - на всякий случай. Но Бог миловал. Пожара не случилось ни разу.
И конечно же, чтобы не подвергать нас, детей опасности гонений, никто не возглашал «Рождество Твое, Христе Боже наш», а пели «В лесу родилась елочка», и сестра моя Лёся (Елена) всегда пела «порою волк, сердитый волк лисою пробегал». Ей было непонятно, что значит «рысцою», а вот, что волк мог волшебно превратиться в лису и бегать - это было таинственно и заманчиво...
[Inge Löök]
С наступающим вас, дорогие сообщницы!