Портрет работы Гийома де Спиньи (1759)
Урождённая Изабелла Агнета Элизабет ван Тёйль ван Сероскеркен (Isabella Agneta Elisabeth van Tuyll van Serooskerken), по мужу - де Шаррьер (de Charrière), прославилась под псевдонимом Белль ван Зёйлен (Belle van Zuylen) как писательница эпистолярного жанра.
Родилась 20 октября 1740 года в замке Зёйлен, близ Утрехта, Нидерланды, название которого и стало позже ее псевдонимом. Она была старшей из семерых детей Дидерика Якоба ван Тёйль ван Сероскеркена и Хелены Якобы де Вик. Один из ее поклонников так описал ее родителей: отец - "представитель древнейшей знати Семи Провинций", мать - "амстердамская дама с большими деньгами". Зимой семья перебиралась в городской дом в Утрехте.
А вот родовой замок Зёйлен:
В 1750 году Изабеллу отправили в Женеву вместе с гувернанткой Жанной-Луизой Прево. В течение года девочка разговаривала только по-французски и, когда она вернулась домой в Нидерланды, ей пришлось едва ли не заново учить родной язык. Французский так и остался ее любимым языком на всю жизнь.
Образование, полученное Изабеллой, было лучше чем у большинства девочек ее времени. У родителей были либеральные взгляды, так что дочь обучали математике физике, латыни, итальянскому, немецкому и английскому.
В 14 лет влюбилась в польского графа Петра Дёнгоффа, однако не встретила взаимности. Огорченная невниманием возлюбленного, покинула Утрехт на полтора года. Когда она стала старше, у нее было много поклонников, но замужество как-то долго не складывалось.
По приглашению своих английских друзей Изабелла посетила Англию в 1766 году.
Портрет работы Мориса-Квентина де ла Тура (1766)
После путешествия по Англии, в 1771 году, она все-таки вышла замуж за Шарля-Эммануэля де Шаррьер, небогатого дворянина-швейцарца, бывшего воспитателем её брата, и поселилась в родовом имении мужа Ле-Понте на берегу Невшательского озера. Супруги также часто бывали в Париже и Женеве.
Поместье Ле-Понте
Портрет мадам де Шаррьер в год свадьбы (1771), работы Мориса-Квентина де ла Тура
Она записывала, для развлечения себя и своих близких, бытовые явления и личные характеристики интересных знакомых, из чего и получился её роман «Невшательские письма» ("Lettres neufchatelloises") - первый, опубликованный под ее собственным именем в 1784 году. Еще до того, в 1763 году, она опубликовала анонимно направленную против аристократии сатиру "Le Noble" (авторство быстро выяснилось, и ее родители предприняли усилия, чтобы роман изъяли из продажи).
В том же 1784 году вышел еще один ее эпистолярный роман "Lettres de Mistress Henley publiée par son amie"
В 14 лет влюбилась в польского графа Петра Дёнгоффа, однако не встретила взаимности. Огорченная невниманием возлюбленного, покинула Утрехт на полтора года. Когда она стала старше, у нее было много поклонников, но замужество как-то долго не складывалось.
По приглашению своих английских друзей Изабелла посетила Англию в 1766 году.
Портрет работы Мориса-Квентина де ла Тура (1766)
После путешествия по Англии, в 1771 году, она все-таки вышла замуж за Шарля-Эммануэля де Шаррьер, небогатого дворянина-швейцарца, бывшего воспитателем её брата, и поселилась в родовом имении мужа Ле-Понте на берегу Невшательского озера. Супруги также часто бывали в Париже и Женеве.
Поместье Ле-Понте
Портрет мадам де Шаррьер в год свадьбы (1771), работы Мориса-Квентина де ла Тура
Она записывала, для развлечения себя и своих близких, бытовые явления и личные характеристики интересных знакомых, из чего и получился её роман «Невшательские письма» ("Lettres neufchatelloises") - первый, опубликованный под ее собственным именем в 1784 году. Еще до того, в 1763 году, она опубликовала анонимно направленную против аристократии сатиру "Le Noble" (авторство быстро выяснилось, и ее родители предприняли усилия, чтобы роман изъяли из продажи).
В том же 1784 году вышел еще один ее эпистолярный роман "Lettres de Mistress Henley publiée par son amie"
В 1786 году Изабель де Шаррьер переселилась в Париж и близко сошлась Анной де Сталь и Б. Констаном, на становление которого имела решающее влияние.
В 1788 году начала писать памфлеты о политической ситуации в Нидерландах, Франции и Швейцарии.
Во время Французской революции супруги де Шаррьер потеряли большую часть своих доходов и вернулись в Коломбье. В то время в Швейцарию стекалось много французской знати, среди которой Изабелла де Шаррьер продолжала заводить друзей. Однако, она и критиковала французских аристократов, которых, по ее мнению, революция ничему не научила.
Белль ван Зёйлен писала также и музыку, училась у композитора Никколо Цингарелли. Ничего, кроме отрывков, не сохранилось.
ЭСБЕ пишет:
В 1788 году начала писать памфлеты о политической ситуации в Нидерландах, Франции и Швейцарии.
Во время Французской революции супруги де Шаррьер потеряли большую часть своих доходов и вернулись в Коломбье. В то время в Швейцарию стекалось много французской знати, среди которой Изабелла де Шаррьер продолжала заводить друзей. Однако, она и критиковала французских аристократов, которых, по ее мнению, революция ничему не научила.
Белль ван Зёйлен писала также и музыку, училась у композитора Никколо Цингарелли. Ничего, кроме отрывков, не сохранилось.
ЭСБЕ пишет:
"Начнись литературная деятельность Ш. десятком лет раньше, вероятно, ее имя приобрело бы широкую известность во французской литературе: несмотря на чужеземное происхождение, она столько же сделалась француженкой по духу, как г-жа де Крюденер, Тенфер, Ксавье де Местр; но литературная ее деятельность совпала с революционной эпохой, когда тревоги общественной и политической жизни оставляли мало простора для интересов литературных. Это повредило ее известности, тем более что она выступила в литературе, не опираясь на влиятельные кружки Лагарпа, Фонтана и проч. За «Lettres neufchatelloises» последовали: «Calliste, ou lettres écrites de Lausanne» (1786); «Lettres de mistress Henley» (1786); «Aiglonette et Insinuante» (1791); комедия «L’émigré» (1793); «Trois femmes» (1797), особенно интересный по тонкости анализа и глубине философской мысли; «Louise et Albert» (1803); «Sir Walter Finch» (1806); «Le loi et vous»; «Les ruines de Ledburg», «L’enfant gaté»; «Honorine d’Uzerche»; «Le noble» и проч. Владея немецким языком столь же свободно, как французским, г-жа де Ш. некоторые из своих произведений писала первоначально на немецком языке, сильно распространенном в Невшательском кантоне. Посмертной ее известности существенно способствовала ее переписка, а также статьи Сент-Бёва, напечатанные в «Revue des deux mondes» и при парижском издании «Calliste», 1846."
По мнению Сент-Бёва, эпистолярный талант, остроумие и тонкая наблюдательность де Шаррьер не уступали г-же де Севинье.
По мнению Сент-Бёва, эпистолярный талант, остроумие и тонкая наблюдательность де Шаррьер не уступали г-же де Севинье.
Доктор славянской филологии А. Л. Погодин (1872—1947) в своём труде от 1930 года так отозвался о сочинении «Калиста, или Письма из Лозанны» де Шаррьер:
"… я хочу обратить внимание на одно литературное произведение, в котором имеется несомненная сюжетная связь и какое-то внутреннее духовное сродство с «Идиотом» Достоевского.
Википедия: en, ru, nl
UPD: Интересно о ней пишет Симона де Бовуар в книге "Второй пол":
"Блестящая, образованная, умная и пылкая мадемуазель де Туиль удивляла всю Европу. Она отпугивала претендентов на свою руку; более чем двенадцати отказала; другие же, среди которых, возможно, были и вполне достойные, не решились сделать предложение. Единственным мужчиной, который ее интересовал, был Эрменш, но не могло быть и речи о том, чтобы она вышла за него замуж. В течение двенадцати лет они переписывались. Однако ни эта дружба, ни ее учеба не могли принести ей полного удовлетворения. «Девственница и мученица» — это плеоназм, говорила она. Подчиненная жестким правилам жизнь в Зюилене была ей невыносима, ей хотелось стать женщиной, быть свободной. В возрасте тридцати лет она вышла замуж за г-на де Шаррьера. Она находила, что он «честен душой» и «проникнут духом справедливости», и высоко ценила эти качества. Сначала она хотела сделать из него «самого нежно любимого мужа на свете», позже, как рассказывал Бенжамен Констан, «она доставила ему немало мучительных минут, желая добиться от него чувства, равного тому, которое испытывала сама», но ей не удалось расшевелить его размеренную невозмутимость. Живя в Коломбье в окружении честного, но скучного мужа, впавшего в детство свекра и лишенных очарования золовок, г-жа де Шаррьер начала тосковать. Ей не нравилось косное провинциальное общество Нефшателя. Чтобы убить время, днем она стирала белье, а по вечерам играла в «Комете». Ее жизнь на краткий миг озарилась романом с молодым человеком, после которого она еще сильнее стала ощущать одиночество. «Приняв скуку за вдохновение», она написала четыре романа о нравах Нефшателя, после чего круг ее друзей сузился еще больше, В одном из своих произведений она описала долгую и несчастную супружескую жизнь живой, чувствительной женщины с добрым, но холодным и нечутким мужем. Замужество представлялось ей в виде череды недоразумений, разочарований и мелких обид. Ясно, что сама она была несчастлива. Она заболела, выздоровела, и долгое одиночество вдвоем, в которое превратилась ее жизнь, продолжалось. «Ясно, что уныло-однообразная жизнь в Коломбье и мягко-осуждающая позиция ее послушного мужа создавали вокруг нее такую пустоту, которую невозможно было заполнить никакой деятельностью», — пишет ее биограф, Именно в этот момент она познакомилась с Бенжаменом Констаном, который в течение восьми лет был предметом ее страстных чувств. Но после того, как она порвала с ним, не желая оспаривать его у г-жи де Сталь, ее сердце ожесточилось. Однажды она написала ему: «Жизнь в Коломбье была для меня невыносима, и я всегда впадала в отчаяние, когда мне приходилось возвращаться туда. Но наступил день, когда я больше не захотела уезжать оттуда и заставила себя смириться с этой жизнью». В течение пятнадцати лет она не выезжала из города и не выходила из своего сада. Так она следовала правилу стоиков; стараться победить не судьбу, а свое сердце. Она была пленницей, и единственной доступной ей формой свободы был выбор тюрьмы. «К присутствию господина де Шаррьера она относилась так же, как к окружавшим ее Альпам», — пишет Скотт. Но она был ч слишком проницательна, чтобы не понимать, что в этом смирении не было ничего, кроме самообмана. Она стала такой замкнутой и суровой, в ней ощущалось такое отчаяние, что на нее было страшно смотреть. Она привлекала в свой дом эмигрантов, которых было много в Нефшателе, покровительствовала им, оберегала их и направляла. Она писала элегантные, но дышащие разочарованием романы, которые живший в нищете немецкий философ Хюбер переводил. Она стала советчицей в кружке молодых женщин, занималась философией Локка со своей любимицей Генриеттой. Ей нравилось играть роль благодетельницы по отношению к окрестным крестьянам. Она все больше и больше избегала общества Нефшателя, все больше и больше замыкалась в гордом одиночестве. Она «стремилась лишь к одному — погрузиться в свою однообразную жизнь и терпеть ее. Даже в ее добрых поступках было что-то пугающее, потому что она совершала их с леденящим душу хладнокровием... Окружающим казалось, что это не человек, а тень, которая скользит по пустой комнате». Лишь в редких случаях, например когда она принимала гостей, в ней пробуждались жизненные силы. Но «годы проходили бесплодно, госпожа и господин де Шаррьер старели рядом, отделенные друг от друга целой вселенной, и многие гости с облегчением вздыхали, выходя из их дома, поскольку им казалось, что они вырвались из могильной тьмы. Часы отмеривали время, господин де Шаррьер занимался внизу своей математикой, из сарая доносился размеренный стук цепов. Жизнь продолжалась, хотя бич непонимания лишил ее малейшего смысла... Она была заполнена ничтожными событиями, отчаянными попытками заполнить пустоты дня. Вот до чего дошла Зелида, ненавидевшая все мелочное». Кто-нибудь, возможно, скажет, что жизнь г-на де Шаррьера была такой же унылой, как и жизнь его жены. Но она его вполне удовлетворяла; по-видимому, она хорошо соответствовала его посредственной натуре. Представим себе мужчину, обладающего такими же исключительными качествами, как красавица из Зюилена. Совершенно очевидно, что он не стал бы прозябать в бесполезном одиночестве в Коломбье. Он отвоевывал бы себе место под солнцем, что-нибудь предпринял бы, вел борьбу, действовал, жил. Сколько женщин, увязнув в семейной жизни, были, по словам Стендаля, «потеряны для человечества»!"
Википедия: en, ru, nl
UPD: Интересно о ней пишет Симона де Бовуар в книге "Второй пол":
"Блестящая, образованная, умная и пылкая мадемуазель де Туиль удивляла всю Европу. Она отпугивала претендентов на свою руку; более чем двенадцати отказала; другие же, среди которых, возможно, были и вполне достойные, не решились сделать предложение. Единственным мужчиной, который ее интересовал, был Эрменш, но не могло быть и речи о том, чтобы она вышла за него замуж. В течение двенадцати лет они переписывались. Однако ни эта дружба, ни ее учеба не могли принести ей полного удовлетворения. «Девственница и мученица» — это плеоназм, говорила она. Подчиненная жестким правилам жизнь в Зюилене была ей невыносима, ей хотелось стать женщиной, быть свободной. В возрасте тридцати лет она вышла замуж за г-на де Шаррьера. Она находила, что он «честен душой» и «проникнут духом справедливости», и высоко ценила эти качества. Сначала она хотела сделать из него «самого нежно любимого мужа на свете», позже, как рассказывал Бенжамен Констан, «она доставила ему немало мучительных минут, желая добиться от него чувства, равного тому, которое испытывала сама», но ей не удалось расшевелить его размеренную невозмутимость. Живя в Коломбье в окружении честного, но скучного мужа, впавшего в детство свекра и лишенных очарования золовок, г-жа де Шаррьер начала тосковать. Ей не нравилось косное провинциальное общество Нефшателя. Чтобы убить время, днем она стирала белье, а по вечерам играла в «Комете». Ее жизнь на краткий миг озарилась романом с молодым человеком, после которого она еще сильнее стала ощущать одиночество. «Приняв скуку за вдохновение», она написала четыре романа о нравах Нефшателя, после чего круг ее друзей сузился еще больше, В одном из своих произведений она описала долгую и несчастную супружескую жизнь живой, чувствительной женщины с добрым, но холодным и нечутким мужем. Замужество представлялось ей в виде череды недоразумений, разочарований и мелких обид. Ясно, что сама она была несчастлива. Она заболела, выздоровела, и долгое одиночество вдвоем, в которое превратилась ее жизнь, продолжалось. «Ясно, что уныло-однообразная жизнь в Коломбье и мягко-осуждающая позиция ее послушного мужа создавали вокруг нее такую пустоту, которую невозможно было заполнить никакой деятельностью», — пишет ее биограф, Именно в этот момент она познакомилась с Бенжаменом Констаном, который в течение восьми лет был предметом ее страстных чувств. Но после того, как она порвала с ним, не желая оспаривать его у г-жи де Сталь, ее сердце ожесточилось. Однажды она написала ему: «Жизнь в Коломбье была для меня невыносима, и я всегда впадала в отчаяние, когда мне приходилось возвращаться туда. Но наступил день, когда я больше не захотела уезжать оттуда и заставила себя смириться с этой жизнью». В течение пятнадцати лет она не выезжала из города и не выходила из своего сада. Так она следовала правилу стоиков; стараться победить не судьбу, а свое сердце. Она была пленницей, и единственной доступной ей формой свободы был выбор тюрьмы. «К присутствию господина де Шаррьера она относилась так же, как к окружавшим ее Альпам», — пишет Скотт. Но она был ч слишком проницательна, чтобы не понимать, что в этом смирении не было ничего, кроме самообмана. Она стала такой замкнутой и суровой, в ней ощущалось такое отчаяние, что на нее было страшно смотреть. Она привлекала в свой дом эмигрантов, которых было много в Нефшателе, покровительствовала им, оберегала их и направляла. Она писала элегантные, но дышащие разочарованием романы, которые живший в нищете немецкий философ Хюбер переводил. Она стала советчицей в кружке молодых женщин, занималась философией Локка со своей любимицей Генриеттой. Ей нравилось играть роль благодетельницы по отношению к окрестным крестьянам. Она все больше и больше избегала общества Нефшателя, все больше и больше замыкалась в гордом одиночестве. Она «стремилась лишь к одному — погрузиться в свою однообразную жизнь и терпеть ее. Даже в ее добрых поступках было что-то пугающее, потому что она совершала их с леденящим душу хладнокровием... Окружающим казалось, что это не человек, а тень, которая скользит по пустой комнате». Лишь в редких случаях, например когда она принимала гостей, в ней пробуждались жизненные силы. Но «годы проходили бесплодно, госпожа и господин де Шаррьер старели рядом, отделенные друг от друга целой вселенной, и многие гости с облегчением вздыхали, выходя из их дома, поскольку им казалось, что они вырвались из могильной тьмы. Часы отмеривали время, господин де Шаррьер занимался внизу своей математикой, из сарая доносился размеренный стук цепов. Жизнь продолжалась, хотя бич непонимания лишил ее малейшего смысла... Она была заполнена ничтожными событиями, отчаянными попытками заполнить пустоты дня. Вот до чего дошла Зелида, ненавидевшая все мелочное». Кто-нибудь, возможно, скажет, что жизнь г-на де Шаррьера была такой же унылой, как и жизнь его жены. Но она его вполне удовлетворяла; по-видимому, она хорошо соответствовала его посредственной натуре. Представим себе мужчину, обладающего такими же исключительными качествами, как красавица из Зюилена. Совершенно очевидно, что он не стал бы прозябать в бесполезном одиночестве в Коломбье. Он отвоевывал бы себе место под солнцем, что-нибудь предпринял бы, вел борьбу, действовал, жил. Сколько женщин, увязнув в семейной жизни, были, по словам Стендаля, «потеряны для человечества»!"