-- Двадцать два! -- прокричала она.
Все закрякали.
-- Простите? -- не поняла мисс Амброуз.
-- Уточки! -- крикнул кто-то.
Мисс Амброуз подняла новый шарик.
-- Номер одиннадцать!
Естественно, все засвистели. Мисс Амброуз поглядела на шарик.
-- Что это значит?
-- Это язык старости. -- не утерпела я. -- Вроде "кладовки" и "радиолы".
-- И как прикажете на нём разговаривать? Мне-то всего тридцать с небольшим!
Все уставились на мисс Амброуз, и я уже открыла рот, но Элси многозначительно поглядела на меня, приподняв бровь.
-- Не успеете оглянуться, как научитесь, -- сказала я, передумав. -- Это как проснуться в другой стране.
Если в "Овцах и козлищах" Джоанна Кэннон [Joanna Cannon] описывает повседневные события глазами взрослеющей девочки, с каждым днём всё больше и всё яснее понимающей, что вокруг происходит, то "Три факта об Элси" строятся на первый взгляд иначе. Язык современности здесь сталкивается с языком старости -- таинственным и тёмным наречием, и переводить оказывается сложнее, чем думается поначалу. Восьмидесятичетырёхлетняя Флоренс, слыша привычное "на закате лет", ужасается корректной глумливости этого вроде бы благозвучного словосочетания. После заката наступает темнота. Omnes una manet nox, -- всех ожидает единая ночь, а одна моя знакомая перевела: всех одна манит ночь. И удачно ещё, если эту манящую и одновременно отталкивающую ночь придётся встретить в сравнительно комфортных условиях пансионата "Вишнёвое дерево"! А если страшный "Зелёный берег", который и не зелёный, и не берег, а филиал преисподней на земле? Задача Флоренс -- распутать гордиев узел из давнего прошлого, удержать в рассыпающемся рассудке все нити и не угодить в "Зелёный берег", ведь она уже на испытательном сроке.
Странно это писать о книге, посвящённой старению и умиранию, но "Три факта об Элси" в первую очередь увлекательнейшее расследование. Этакая машина Гольдберга. Провалы, недомолвки, ошибки, неудачи и просчёты приводят -- всё равно приводят, неумолимо, безжалостно -- к раскрытию тайны. Аляповатые почеркушки больного раздвоенного, расстроенного разума оборачиваются точно выстроенными графиками, сходящимися в одной точке. Бильярдный шар, пущенный трясущейся хилой рукой, пляшет джигу, взлетает, проваливается в четвёртое измерение и ложится в лузу, как кот в корзинку. Словно бы сам город Уитби, отдельное действующее лицо романа, снисходит к своей верной поклоннице и дарит ей прощальный подарок. Если меня заносит в магический реализм, это лишь потому, что "Три факта" полны магии и реалистичны одновременно.
...остановились перед мемориальной стелой.
-- Как думаешь, они были храбрецами? -- спросила я.
-- Храбрость предполагает наличие выбора, -- отозвалась Элси. -- То есть у тебя была возможность повернуться и убежать, но ты решил иначе.
Я читала имена. Их было так много, что пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть людей на самом верху.
-- А у них вряд ли был выбор, -- продолжала Элси.
-- Вряд ли, -- согласилась я, подсчитывая их возраст.
-- Храбрецы просто слово, которым мы их называем, чтобы нам было легче.
* Элси любила фокстрот, а я предпочитала танго. Потому что в танго существуют правила, а фокстрот может перейти бог знает в какой сумбур.
* Мы значим неизмеримо больше, чем наш самый худший поступок.
* Я никогда всерьёз не задумывалась о том, чтобы иметь детей. Как тут задумываться, когда за душой ни гроша? Я не то чтобы сознательно решила не рожать, просто жизнь стремительно набирала скорость, будто сама по себе, и не успела я оглянуться, как меня торжественно проводили на пенсию. Вино в белых пластмасовых стаканчиках, люди, которые раньше даже не здоровались, машут на прощанье. Идёшь домой и только тут спохватываешься, что забыла обзавестись семьёй.
* Кошки такие умные, они всегда точно знают, куда им надо и как туда проще попасть.
* День сегодня был долгий, странный и очень печальный. Мой дед всегда говорил: "Отоспишься, так и полегчает".
Про перевод не могу сказать определённо: есть очень удачные места, и в то же время, когда речь идёт о пятидесятых годах, неуместен танцпол вместо старой доброй танцплощадки.