Каспар Хаузер научил Гелю простой вещи: чего не помнишь — того не было. А что вспомнишь, то рано или поздно повернётся к тебе обратной стороной.
Очень права психодраматистка Екатерина Михайлова, когда с иронией задаёт вопрос: ...Бородку-то сбрить можно, а вот с идейками-то как? Наш энергичный, технократичный, оптимистичный «корпоративный человек» всё знает о стратегическом планировании и ситуационном лидерстве, информационном менеджменте и даже правилах проведения видеоконференций. Он голов двигаться «от хорошего к великому» и даже к «построенным навечно» — компаниям, конечно, никаких двусмысленностей.
Но он же знает и другое.
Что оптимизм подозрителен. Что за что боролись, на то и напоролись. Что ожидать от фигур власти последовательности и осознавания результатов своих действий — всё равно, что ожидать того же от отца-алкоголика в дисфункциональной семье. Что успех опасен. Что слова ничего не значат и не стоят. Что героически угрохать своих, а заодно и себя — нормально. Что ни запреты, ни обещания не соблюдаются и никого не остановят. Что насилие неистребимо, а в каждый отдельный момент важно только, кто кого. Что виноваты, в общем, все — или могут стать таковыми в любой момент.
Это знание, лишь слегка прикрытое — да полно, прикрытое ли? — недолгим опытом одного поколения, невозможно просто отменить. Его можно лишь до какой-то степени проработать.
Точно так же и всё, что узнаёт Ангелина за своё недолгое детство: «человек такой, какой он пьяный», почему необходимо опасаться встречных мужчин, и почему её бабушку сапожник уважительно называет «бева изебровая» — отменить уже невозможно. Можно только вспомнить, рассказать и тем самым проработать. До какой-то степени. В одной сцене престарелая бабушкина подруга «из бывших» играет на рояле перебинтованными пальцами, и пластырь на её пальцах розовел, потом плотно краснел, оставляя полосы на желтоватых клавишах, будто под ними сидел тайный кот и планомерно драл пианиста. Любое знание, любое делание, любое понимание в «Бустрофедоне» — это тайный кот, по царапучести сравнимый с плутарховым лисёнком.
А называется так потому, что Ангелина пишет от скуки «ходом быка за плугом», строчку слева направо, строчку справа налево, и вызывает этим у учителей известные подозрения...
Некоторые отрывки:
Дед привел женщину в клетчатом тусклом платке с бахромой. За ней пряталась девочка с белыми волосами и бровями, тоже в платке, поменьше площадью.
— Это Поля, — сказал дед, глядя на Бабуль. — Будет тебе помогать.
— Это Тоня. Будешь с ней в школу ходить и дружить, — сказал он Геле.
— Поля, вы готовить умеете? — спросила Бабуль.
— Хтойзнть, — Поля загадочно повела глазами. — Куфайкю куды бросить?
У неё, вскоре выяснилось, было два таких охранительных заклинания на все случаи жизни: «Хтойзнть» и «Опеть неладно».
* — Повесь, куда все.
— Но там уже слишком много других пальто, — сказала Геля.
На нее обернулась староста Люська с подбородком, как у Щелкунчика, и косами, как на плакате. С ненавистью сказала:
— Не пальто, а польт! — и передразнила: — «Пальто»! Ты нерусская, что ли? И зовут тебя не по-русски!
Геля не знала, какая она. Она думала, что «русская» — это печь. Ангелиной её назвала Бабуль в честь своей подруги. Подруга умерла от тифа. Бабуль часто её вспоминала.
— Прикуси язык, — сказала Зоя Григорьевна Люське. — У нас все русские. В СССР много народностей.
— Диагноз плохой, — говорила Бабуль Поле. — И поставили поздно.
— Хтойзнть, — уговаривала ее Поля. — Можа, обжопились.
— Да нет, не ошиблись, — переводила Бабуль. — Смотри, какой он желтый!
— Опеть неладно! Желтай… Дома сидить, вот и желтай. Ты выкинь диагнусь эту-то. К бабке надоть.
— Поля, ну что за темнота! Какая бабка! — возмущалась Бабуль.
— Она партизаней выхаживала. ХорОша бабка, стояща!
— Что же Данилу твоего не выходила? — сомневалась Бабуль.
— Хтойзнть! Порча на нем! — оправдывалась Поля. — Он какой веселай до войны был — не поверишь! Первай на гулянках!
Поверить в это, увидев настоящего обомшелого Данилу, было непросто.
— Ох, головушка горь-ки-я-а! — неожиданно тошно заголосила Поля. — Ох, зародилася несчастна, я ня знаю, как жа быть, как мине на свети жить… Ох, света белыва отстану, любить ста-ра-ва ня стану-у…
— Нет, Поля, это рак, — ужасалась Бабуль, откровенно не слыша Полиных песнопений. — Григорий Львович сказал…
— Хтойзнть? Львович твой! — перебивала Поля, прервав заплачку. — Пущай за бабой лучше смотрить…
Читать можно здесь: http://magazines.russ.ru/media/uploads/2017/03/03/02_%D0%9A%D0%A3%D0%94%D0%98%D0%9C%D0%9E%D0%92%D0%90.pdf