При жизни поэтессы, всю жизнь проработавшей в детской психиатрии, вышло только три сборника стихов: "Парки и пустыни", "О птице феникс", "Виды и лица". Всего -- сто стихотворений. Плюс посмертно, а не стало М. Васалис в 1998 году, ещё сборник один, который издавали уже две дочери и сын. На русский переводов нет. Почти.
Утреннее ожидание
Когда в большом пустом кафе его ждала,
нырнув в меха, дрожа во внутреннем огне,
со мною каждый ждал официант
и каждый тихо говорил одно:
Ты ждёшь его, ты ждёшь его, ты ждёшь его.
Часы не били, время замерло во мне.
Парк за окном окрасила заря,
листва пылала в утреннем жару,
а я, водя рукою по столу,
то за окно, то на неё бросала взгляд,
сминая скатерть красную до боли.
Тогда была я щупальцем, не боле,
что наугад тянуло глаз с бельмом,
глухое ухо и безмолвный рот,
в толпе из тысяч разных лиц стараясь,
с одним желаньем и не отвлекаясь,
единственного отыскать,
кого глаз видит, ухо слышит,
кем дух живет, кем сердце дышит,
и кто меня сумел понять.
Пока он не пришёл, а я,
его в смятении излишнем
едва смогла увидеть, слышать.
(перевод Юлии Тележко: http://www.julia.telezhko.robkap.nl/russisch/vasalis.htm)
Wachten in den ochtend
Ik zat te wachten in een groot en leeg café
in bont gedoken, rillend in mijn eigen vuur
en alle bleeke kellners wachtten mee…
Zij spraken weinig, met gedempte stem:
ze wacht op hem, ze wacht op hem, op hem…
Er was geen klok, geen tijd, alleen maar duur.
De roode boomen brandden in het park omhoog
en het geblaarte rilde in hun naakte brand;
ik zag het, en ik zag een vreemde hand
voor mij op tafel, mager, en die soms bewoog
op 't roode kleed – de voorhang van een tabernakel
Toen was ik niets meer dan maar één tentakel
die blind'lings strekte, één blind oog voorop
en één doof oor, één sprakelooze, open mond,
gestrekt en zoekend tusschen duizend menschen
en afgeleid door geen – één dringend wenschen
totdat hij enkel maar dien enen vond,
dien 't oog kon zien, het oor kon horen
en dien de mond had uitverkoren
en die de roep daaruit verstond.
Tot hij daar was, tot hij daar stond
en ik, nog ganschelijk verloren,
hem nauw kon zien, hem nauw kon hooren.
