Если кто-то представляет себе этакую ловкую провинциалку, готовую на что угодно, чтобы закрепиться в Амстердаме, -- вы не представляйте. Этти идеалистка, она наивна, склонна к экзальтации. Такую девушку легко представить себе в Париже на лекции Бергсона, в Германии в антропософском обществе, в Петербурге на литературных средах Вячеслава Иванова... На ловца и зверь бежит, наставник находится: под инициалом S. в дневнике скрывается Юлиус Шпир, психоаналитик, хиромант (хиролог его называют, я не знаю, чем отличается), сотрудник К.Г. Юнга -- тот даже предисловие к книге Шпира написал. Я считаю S. шарлатаном, использовавшим в целях донжуанства и наживы легковерность окружения, большей частью женского. Но Этти в нём видит прямо-таки божественную сущность, и вскоре духовные отношения перерастают в интимные. Кроме Этти, у S. есть и другие "духовные подруги", соединение невозможно, брак мещанство и собственничество. Наша героиня беременеет, аборту домашними средствами уделено несколько сухих и горьких страниц. Хиллесум убеждённая чайлдфри, противница моногамии, что важно... Дневник ей посоветовал вести S. в психотерапевтических целях, и действительно, депрессивные эпизоды пошли на убыль. Этти увлеклась поэзией, философией, обсуждала с друзьями Рильке, а тучи над еврейской общиной оккупированных Нидерландов всё сгущались.
Шпир умрёт от скоротечного рака лёгких в сорок втором. На следующий день гестаповец принесёт приказ о депортации, а депортировать-то уже и некого. Этти любила своего S. и была благодарна за то, что он умер своею смертью. Она сама устроилась на должность машинистки в отдел культуры при юденрате. Работой тяготилась, юденрат именовала адом. Отправилась в концентрационный лагерь Вестерборк добровольно, как социальная работница среди заключённых. Её дважды отпускали в Амстердам, и оба раза она честно возвращалась.
Что не отнимешь, дневник Этти Хиллесум и сама она, её сумбурная, так рано оборвавшаяся юность не оставляют равнодушными. Вот что говорит о ней, например, героиня Конни Палмен, современной нидерландской писательницы: "Есть такие страшно положительные типы, как, например, Этти Хиллесум, которых можно посадить за колючую проволоку, бить, унижать, окунать в дерьмо, морить голодом так, что они в конце концов издохнут, но при этом будут ликовать, веруя в человечность и в свою счастливую судьбу". И я слышала от нескольких разных людей, что злость накатывает страшная, вот-вот человека, девушку молодую начнут убивать, а она "Господи, дай мне раствориться"... Ну самое время, ёлки, растворяться. Но эта злость, этот гнев естественны для некоторых характеров при столкновении с непоправимым. Вот я читаю, семья Хиллесум тревожится, заберут ли у евреев велосипеды, а мы уже знаем из предисловия, что да, заберут. И также знаем, что осенью сорок второго записи оборвутся, в сорок третьем Этти и вся её семья станут заключёнными Вестерборка, а далее их этапируют в Аушвиц, где все они и погибнут. Последнюю открытку Этти найдут крестьяне уже после:
Сижу на рюкзаке в самом центре переполненного товарного вагона. Папа, мама и Миша – через несколько вагонов от меня. Мы оставили лагерь с песнями. Мы будем путешествовать три дня...
О родителях, впрочем, имеются разночтения, возможно, они умерли в пути. Брат Миша, блестящий пианист, погибнет в 1944, брат Яап, талантливый врач, окажется в Берген-Бельзене, дотянет до освобождения и умрёт от дистрофии в апреле победного сорок пятого. Этти убьют тридцатого ноября 1943 года. Мы оставили лагерь с песнями. Её дневники, согласно завещанию, передадут Клаасу Смелику, но ему не удастся их опубликовать, это сделает его сын -- в 1980-м. Теперь дневники Этти Хиллесум имеются в переводе на шестьдесят с лишним языков, в том числе и на русский. Очень хороший перевод, кстати. Называется "Я никогда и нигде не умру".
Я нахожу жизнь прекрасной и чувствую себя свободной. Небо внутри меня простирается точно так, как надо мной. Я верю в Бога, верю в людей, и осмеливаюсь говорить это без ложного стыда. Жизнь тяжела, но это не плохо. Нужно начать принимать себя всерьёз, а остальное придет само. И "работать над собой", право же, это не болезненный индивидуализм. Настоящий мир сможет восстановиться только тогда, когда каждый индивидуум найдет его в себе, когда вырвет из себя с корнем, победит ненависть к окружающим, какой бы расы или народности они ни были, и превратит это во что-то, что не будет больше ненавистью, а со временем, может быть, сможет стать даже любовью. Или это слишком большие требования? И всё же это единственное решение.
Я могла бы продолжать в таком духе на многих страницах. Но кусочек вечности, что несёшь в себе, можно выразить единственным словом точно так, как обсуждать это в десятках толстых научных трудов. Я счастливый человек и восхваляю эту жизнь, да, именно так, в 1942 году господнем, на энном дне войны.
