— Полагаю, вам хорошо за тридцать, — не отставал незнакомец.
Её сердце заколотилось не от настойчивых взглядов мужчины — от этих слов.
— Польщена вашей убеждённостью, весьма польщена, — отшутилась она, но незнакомцу словно втемяшилось обсуждать возраст собеседницы:
— Вам тридцать шесть!
Смеялась она до слёз. Ей не хотелось превращаться в мишень его острот, не хотелось, чтобы этот тип поступил с ней так, как мужчины привычно поступают с женщинами: сперва осторожно пробуют воду, а затем погружаются шаг за шагом, без оглядки на правила приличия или степени знакомства.
Женщина средних лет, она прекрасно знала себя и смело смотрела в лицо прожитым годам. Ей также было ведомо, что ей удалось одержать немалую победу над возрастом. Она не тратила времени зря и, вспоминая прошлые решения, ни о чём не жалела. В трудных ситуациях она привыкла выбирать не сердцем, а рассудком. Итак, сейчас она сидела лицом к лицу с незнакомым мужчиной, а вокруг шумела вечеринка-сюрприз. До дома было неблизко. По мере того, как она отыскивала свой путь в так называемом «новом обществе», словно ящик фокусника раскрывался перед нею, и каждая мелочь озадачивала, тревожила. Как себя вести с этим типом? Неизвестно. Можно ли мерить его обычной меркой? Непонятно.
Как водится, она прибегла к традиционной манере поведения, к которой привыкла и приспособилась. Сперва с пристальностью оценив ситуацию, она медленно и осторожно наступала, прикладывая все усилия к тому, чтобы сохранить ориентировку и не попасть в расставленные собеседником ловушки. Она продолжала улыбаться, а из головы не выходила поговорка, слышанная ещё в крестьянском детстве: «Можно вытащить девушку из деревни, но нельзя вытащить деревню из девушки». Эх ты, простодушная пейзанка!..
Если бы незнакомец говорил по-арабски, то несомненно бы уловил её акцент: чистейший горный выговор, присущий сельским жителям. Но незнакомец обращался к ней на европейском языке, и не заметил характерный «щелчок», гортанный звук К, который отличал её деревенскую речь от городской.
Собеседник не мог и заподозрить, что против любого неожиданного события она вооружается хладнокровием и сдержанностью, унаследованными от бабки-крестьянки.
Легкомысленная девица — всем потеха, себе стыд и срам.
Девичьи сердца — сундуки на запоре.
Девочка не мальчик, что позволено мальчикам, для девочек под запретом.
Зачем, зачем сейчас она твердила всё ту же литанию старых советов? Ведь желала обратного — захлебнуться в дыму нового общества, в угаре, забыть свои проклятые корни, св место и время, дать себе наконец-то волю. А что, если действительно дать себе волю? Хоть раз? - спросила она себя. О, если бы можно было забыть хладнокровие, чувство чести, застенчивость, дрожащие губы, дрожащие пальцы. О, если бы...
(О, если бы ей было тридцать шесть!)
Мужчина не сводил с неё вопросительного взгляда, как будто бы и впрямь не интересовался ничем, кроме её возраста.
— А почему вас так волнует, сколько мне лет? — спросила вдруг она и сама остолбенела от собственной дерзости.
— Интеллект свой проверяю.
— О, это ваша единственная цель? Что ж, интеллекта мощнее наверняка и не сыщется в моём кругу!
Её ответ, казалось, застал собеседника врасплох. Только что она сама себе удивлялась, а теперь уже гадала, что случится дальше. Некоторое время она молча разглядывала незнакомца. Тот молча отпивал из своего бокала и улыбался. На его губах блуждала рассеянная улыбка. Усмехались и глаза. Лучиками по лицу разбегались морщинки.
Морщинки, складочки. Вот она и подобрала подходящее слово для тонких борозд, исчертивших её веки. Рот и глаза собеседника были словно в сети глубоких морщин, и на сморщенный лоб падал вихор густых каштановых волос. Внезапно ей показалось , что такие же резкие борозды, точно вулканическая лава ползут из глубины её груди и покрывают сплошь лицо, тело — слой за слоем, не сочтёшь.
Непроизвольно она отодвинулась от собеседника.
— Куда же вы? — спросил он отрывисто.
— Вспомнила одну важную вещь.
— Но вы вернётесь? Я буду ждать вас.
Она бросилась к ближайшему зеркалу, и стала рассматривать своё лицо, как будто видела его впервые в жизни, чуть ли не носом в стекло утыкаясь.
Нет, перед ней были собственные привычные черты, а не устрашающая маска старухи. Ненапряжённое, нежное лицо, выражавшее острый ум и удовольствие от приятной беседы. Страх старения в который раз оказался беспочвенным. Ей по прежнему было тридцать шесть, не больше.
Она пробежалась по волосам гребнем, зачесала их назад, чтобы открыть лоб — высокий, безмятежный, гордый лоб, подобный сторожевой башне.
— Я больна нарциссизмом, — прошептала она, обращаясь к зеркалу, и прибавила на прощанье: — Итак, ты меня убедило!
Возвращалась, впрочем, она с неспокойной душой. Как дальше вести себя с этим человеком? Избегать его или продолжать игру, пока вечеринка не закончится?
Игра, это всего лишь игра, напомнила она себе, и она обязательно закончится, как только закончится вечеринка.
— Однако настырный собеседник не дал ей додумать эту мысль, бросившись ей наперерез: — А я уж волновался, что не найду вас!
— Но вы здесь не один!
— Нет, я один, — сказал мужчина почему-то шёпотом и бросил на неё выразительный взгляд.
— Как это странно! — она сказала «странно», вроде бы ничего особенного и не имея в виду, но собеседник понял намёк.
— И что же вы видите здесь странного?
— Я предполагала, что вы сопровождаете какую-нибудь красавицу, что вы здесь старый знакомый, что вы среди друзей и близких.
— Самое глубокое одиночество как раз и испытываешь среди друзей и близких, — неожиданно поник головой собеседник.
— Всё это философия. Не думаю, что мужчина вроде вас надолго останется одиноким.
— Мужчина вроде меня? — дерзко вскинул он глаза: — Да чем я вас задел?
— Простите, простите, пожалуйста, я не хотела устраивать сеанс психоанализа, но...
— Нет уж, «но» в сторону! Вы ведь попали в точку. Ещё несколько лет назад я и представить себе не мог, что окажусь в одиночестве. Я дважды его избежал, этого одиночества, дважды! Сначала в двадцать пять лет познакомился с очаровательной девушкой, ей не исполнилось ещё и двадцати. Мы влюбились с первого взгляда — оба, и наша любовь увенчалась браком. Счастливым браком. Хотя и кратким.
Она вскипела. Кой чёрт занёс её в эту нелепую ситуацию: весь вечер, вместо того чтобы веселиться, она будет слушать про интрижки этого субъекта. Она огляделась в поисках избавления, кого-то знакомого, который выйдет из этого тесного и весёлого круга, отстоит её, защитит от чужих непрошеных откровений — но избавителя не было видно.
А мужчина не умолкал:
— С Дорис я прожил ровно год, прежде чем стало понятно: мы враждебны друг другу по самой своей природе. Развелись по обоюдному желанию. Но поймите, мужчина привыкает к семейственности, трудно вернуться к холостяцкому быту, это такой мрак... тоска беспросветная... Дни тянулись, тянулись, и вот появляется Марлена — это, чтобы вы поняли, моя вторая жена. Будущая вторая жена. Я уже был постарше и не хотел снова ошибиться. Казалось, что Марлена — ей было под тридцать — зрелая, восхитительно зрелая женщина, и я себе сказал: «Не спеши. Не надо торопиться. Мы оба взрослые люди, наши отношения должны строиться не на песке». А в Марлене всё влекло, всё манило — глаза, улыбка, стан, живой ум... райское, райское созданье. И мне не казалось удивительным, что она отвергает мои недвусмысленные предложения. Тогда я уже знал, что у каждой женщины свои приёмы обольщения, возбуждения страсти, собственно, и рассчитывал, что она так мою кровь разжигает — чтобы потом потушить её водой, что слаще мёда, пьянее вина...
Но в брачную ночь я напрасно простоял у дверей её сада. Как и во все последующие. Вы можете себе представить: Марлена, женщина, которую я выбрал себе в жёны, оказалась девственницей. Девственницей! Ни один мужчина до меня к ней не прикасался. Мой желанный сад был пустыней.
Я покинул спальню, ёжась от страха и невольного отвращения. Только плотно закрыв за собой дверь и укрывшись в безопасности отдельной комнаты, смог я собраться с мыслями. До до смертного одра не забуду, как Марлена вздрагивала, когда я прикасался к ней. Как осиновый лист, как осиновый лист! Её тело совсем недавно казалось таким прекрасным и вот теперь распростёрлось передо мной, точно пустырь, поросший сорняками, какими-то колючками... Эти губы, приоткрытые судорожно, пытавшиеся что-то выговорить, просить прощения за проступок, который она не совершала — но я уже не слушал. Бесстрастный, я оставил молодую жену на свадебном ложе, и её девственность, как некий мстительный дух, следовала за мною.
Незнакомец тяжело перевёл дыхание, но не сводил с неё настойчивых глаз. В его зрачках она читала своё изумление, незаданные вопросы и... не рассказывал ли этот человек её историю, но наизнанку?
Зачем он рассказывал такое — ей? К чему была эта безумная исповедь? Почему он выбрал духовником не любого из незнакомых иностранцев-гостей, а именно её, единственную восточную женщину? Сейчас она всерьёз задумалась: а если перед ней действительно душевнобольной? - но сказала себе: «скоро я попрощаюсь с этим мужчиной и никогда больше его не увижу. Забуду его, забуду его сумасшедшие речи, не стану тревожить себя размышлениями, правду он рассказал мне или плод воображения, от девственницы бежал он или... наоборот... У меня масса дел, рано поутру я уеду и продолжу своё путешествие по континенту чудес и странных курьёзов — по Америке».
Мужчина отхлебнул из своего стакана и пробормотал про себя:
— В двадцатом веке — и девственница. Просто скандал.
Она ничего не отвечала. Но эти слова кинжалами вонзились ей в горло. Она немного отступила назад: не потому, что испугалась своего собеседника. Не его она боялась, а того, что может высказать свои мысли — и раскрыться. Что возьмёт и спросит:
— А куда же пропала Марлена? Где этот анахронизм, эта представительница уникального подвида женщин, исчезнувшего как допотопные ящеры?
Хуже того, ей стало страшно, что она вслух сравнит его драму и свою, двух женщин, двух мужчин, два мира. Что же происходит? Ведь она пришла на обычную вечеринку, тривиальную, банальную вечеринку, где гости расслабляются и развлекаются, а не анализируют социально-психологические проблемы и не обсуждают судьбы беженок из стран, кажущихся на первый взгляд цивилизованными...
Ей было страшно. Вдруг она потеряет самоконтроль настолько, что скажет этому мужчине:
- А знаете, я у себя на родине буквально несколько дней назад слыхала про аналогичный случай. Мне рассказала одна особа с ужасно злым языком... любит всесторонне обсуждать грязные сплетни, скандалы...
Но вместо этого она проговорила:
— До чего это странно!
— А? Что вы имеете в виду? - встрепенулся собеседник.
— Я... я ведь, сэр, иностранка. Ведь вы обратили внимание на мой акцент? — спросила она, а хотела спросить о другом: — Ведь вы обратили внимание на моё удивление? Как же вы не понимаете: мы не можем, не можем смотреться в одно и то же зеркало...
Но снова она предпочла промолчать, пожала собеседнику руку и вежливо распрощалась:
— Сэр, к сожалению, мне пора оставить вас. Спасибо за то, что рассказали о себе.
— Но... но мы ведь ещё встретимся? - промямлил мужчина, заметно растерявшись.
— Быть может, быть может... когда-нибудь потом, где-нибудь ещё, — со светской улыбкой ответила она, — А сейчас меня ждёт знакомство с достопримечательностями вашей родной страны.
Она хотела прибавить:
— Поеду на раскопки. Полюбоваться костями допотопных ящеров.
Но промолчала. Опять промолчала.