Замечательная автобиография великой женщины, которой я восхищаюсь.Удалившись на покой - а удалось ей это только в почтенном возрасте 76 лет - Голда Меир наконец-то нашла время, чтобы написать о своей сложной, насыщенной и, по ее словам, счастливой жизни.
Раннее детство в Российской империи - сначала в Киеве, потом в Пинске, взросление в Милуоки, США, брак, репатриация в Палестину, которая тогда находилась под британским мандатом, работа в киббуце, материнство, а затем - начало ее разноплановой общественной и политической карьеры (хотя сама она это слово не любила). Она не мечтала о карьерных достижениях, славе и власти, главной целью для нее было жить в Стране Израиля и работать на ее благо. Этим она и занималась всю свою жизнь.
Жизнь ее практически никогда не была легкой - ни в Российской империи, ни в США, ни в подмандатной Палестине, ни в независимом Израиле. Ей приходилось терпеть лишения, много трудиться, нести ответственность за серьезные решения, решать сложнейшие проблемы, а нередко и страдать от бессилия что-либо изменить. Личную жизнь пришлось отодвинуть на задний план, свой брак Голда Меир считала неудавшимся, с мужем она разъехалась, хоть и сохраняла хорошие отношения - ему нужна была традиционная жена-домохозяйка, а не общественная деятельница, как Голда.
Очень тяжелым испытанием для нее была Вторая мировая, когда палестинские евреи, увы, очень мало чем могли помочь тем, кого уничтожали в Европе. Они делали всё от них зависящее, но британские власти ограничивали иммиграцию в Палестину, даже несмотря на то, что это был вопрос жизни и смерти.
Голда Меир была первым послом Израиля в СССР. СССР ей не понравился, в якобы бесклассовом советском обществе было слишком большое социальное расслоение.
"Я, как и почти все, была очарована вежливостью, искренностью и теплотой простых русских людей, хотя, разумеется меня как социалистку поражало то, что я наблюдала в этом так называемом бесклассовом обществе. Я не верила своим глазам, когда, проезжая по московским улицам, при сорокаградусном морозе, увидела, как пожилые женщины, с тряпками, намотанными на ногах, роют канавы и подметают улицы, в то время как другие, в мехах и на высоких каблучках, садятся в огромные сверкающие автомобили."
Кроме того, давящая атмосфера тоталитарного государства и преследования еврейской культуры, которые начались во время ее пребывания в Москве:"Но в январе 1949 года стало ясно, что русские евреи дорого заплатят за прием, который они нам оказали, ибо для советского правительства радость, с которой они нас приветствовали, означала "предательство" коммунистических идеалов. Еврейский театр в Москве закрыли. Еврейскую газету "Эйникайт" закрыли. Еврейское издательство "Эмес" закрыли. Что с того, что все они были верны линии партии? Слишком большой интерес к Израилю и израильтянам проявило русское еврейство, чтобы это могло понравиться в Кремле. Через пять месяцев в России не осталось ни одной еврейской организации и евреи старались не приближаться к нам больше."
В нелегкое время стала Голда Меир министром труда - после основания государства Израиль в страну хлынул поток репатриантов, как из послевоенной Европы, так и из арабских стран, и Голда Меир занималась их расселением, строительством домов и созданием рабочих мест для них. Эти годы она считала самыми лучшими в своей жизни - тяжкая, но благодарная работа.
Кстати, о назначении ее на эту должность:
"Религиозный блок восстал было против назначения женщины министром, но через некоторое время пошел на уступки, согласившись, что в древнем Израиле Дебора была судьей - что во всяком случае равнялось министру, если не больше. Религиозный блок возражал против моего назначения (потому что я женщина) и в пятидесятые годы, когда я была кандидатом в мэры Тель-Авива - и в этом случае, в отличие от 49 года, победа осталась за ним."
Затем она заняла должность министра иностранных дел, и на этом посту ей приходилось разрешать сложные ситуации, например, давать объяснения по поводу похищения Эйхманна.
Премьер-министром она стала уже в возрасте за 70, после 2 попыток уйти в отставку. Оказалось, что занять эту должность просто некому, кроме нее, и Голда Меир согласилась. Во время ее премьерского срока разразилась особенно тяжелая для Израиля война Судного дня.
О Голде Меир и феминизме. Она не была феминисткой, или, точнее сказать, феминизм как политическое движение не входил в сферу ее интересов. Определеляющими для ее мировоззрения были сионизм и социализм. Однако она твёрдо была уверена в том, что мужчины и женщины должны быть равны.
"Я не поклонница того феминизма, который выражает себя в сожжении лифчиков, ненависти к мужчинам или в кампаниях против материнства, но я испытывала глубокое уважение к таким женщинам, как Ада Маймон, Беба Идельсон, Рахел Янаит-Бен-Цви, много и энергично работавших в рядах партии Поалей Цион и сумевшим вооружить десятки городских девушек теоретическими знаниями и практическими навыками, которые помогли им справляться с сельским трудом в новых палестинских поселениях. Доля этих девушек в развитии поселений была очень велика. Такой конструктивный феминизм действительно делает женщинам честь и значит гораздо больше, чем споры о том, кому подметать и кому накрывать на стол.
Конечно, о положении женщин можно сказать многое (многое - даже, может быть, очень многое - уже было сказано), но я свои взгляды по этому вопросу могу сформулировать кратко. Разумеется, следует признавать равенство мужчин и женщин во всех отношениях, но, и это справедливо и по отношению к еврейскому народу, не надо женщинам стараться быть лучше всех для того, чтобы чувствовать себя людьми, и не надо думать, что для этого им следует поминутно творить чудеса. Однако тут надо рассказать анекдот, когда-то ходивший по Израилю, - будто бы Бен-Гурион сказал, что я - "единственный мужчина" в его кабинете. Забавно, что он (или тот, кто выдумал это) считал, что это величайший комплимент, который можно сделать женщине. Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь мужчина почувствовал себя польщенным, если бы я сказала о нем, что он - единственная женщина в правительстве.
Дело в том, что я всю жизнь прожила и проработала с мужчинами, но то, что я женщина, никогда мне не мешало. Никогда у меня не возникали чувства неловкости или комплекс неполноценности, никогда я не думала, что мужчины лучше женщин, или что родить ребенка - несчастье. Никогда. И мужчины со своей стороны никогда не предоставляли мне каких-нибудь особенных льгот. Но, по-моему, правда и то, что для женщины, которая хочет жить не только домашней, но и общественной жизнью, все гораздо труднее, чем для мужчины, ибо на нее ложится двойное бремя. Исключением являются женщины в киббуцах, где организация жизни позволяет им и работать, и воспитывать детей. А жизнь работающей матери без постоянного присутствия и поддержки отца ее детей в три раза труднее жизни любого мужчины."
Хотя вот что она писала о тех годах, когда у нее с небольшой разницей в возрасте родилось двое детей:
"Но не беспросветная бедность и даже не вечный страх, что дети останутся голодными, были причиной того, что я чувствовала себя несчастной. Главным тут было одиночество, непривычное чувство изоляции и вечное сознание, что я лишена как раз того, ради чего и приехала в Палестину. Вместо того, чтобы активно помогать строить еврейский национальный очаг и продуктивно трудиться ради него, я оказалась запертой в крошечной иерусалимской квартирке, и на то, чтобы продержаться как-нибудь на Моррисовы заработки, были направлены все мои мысли и вся энергия."
Нет, она не считала несчастьем материнство как таковое, но жизнь домохозяйки была для нее крайне тягостна.
А вот что она писала о том, как трудно было ей сочетать материнство и активную деятельность вне дома:
"Как правило, внутренняя борьба и порывы отчаяния матери, которая ходит на работу, ни с чем несравнимы. Но внутри этого правила есть вариации и оттенки. Есть матери, которые работают лишь тогда, когда вынуждены это делать - муж болен или потерял работу, или семья еще каким-то образом выбита из колеи. Ее действия для ее самой оправданы необходимостью - иначе нечем будет кормить детей. Но есть женщины, которые не могут оставаться дома по другим причинам. Какое бы место в их жизни ни занимали семья и дети, их натура, все их существо требует большего: они не могут отделить себя от жизни общества. Они не могут допустить, чтобы их горизонт ограничивался детьми. Эти женщины не знают покоя.
Хотя вот что она писала о тех годах, когда у нее с небольшой разницей в возрасте родилось двое детей:
"Но не беспросветная бедность и даже не вечный страх, что дети останутся голодными, были причиной того, что я чувствовала себя несчастной. Главным тут было одиночество, непривычное чувство изоляции и вечное сознание, что я лишена как раз того, ради чего и приехала в Палестину. Вместо того, чтобы активно помогать строить еврейский национальный очаг и продуктивно трудиться ради него, я оказалась запертой в крошечной иерусалимской квартирке, и на то, чтобы продержаться как-нибудь на Моррисовы заработки, были направлены все мои мысли и вся энергия."
Нет, она не считала несчастьем материнство как таковое, но жизнь домохозяйки была для нее крайне тягостна.
А вот что она писала о том, как трудно было ей сочетать материнство и активную деятельность вне дома:
"Как правило, внутренняя борьба и порывы отчаяния матери, которая ходит на работу, ни с чем несравнимы. Но внутри этого правила есть вариации и оттенки. Есть матери, которые работают лишь тогда, когда вынуждены это делать - муж болен или потерял работу, или семья еще каким-то образом выбита из колеи. Ее действия для ее самой оправданы необходимостью - иначе нечем будет кормить детей. Но есть женщины, которые не могут оставаться дома по другим причинам. Какое бы место в их жизни ни занимали семья и дети, их натура, все их существо требует большего: они не могут отделить себя от жизни общества. Они не могут допустить, чтобы их горизонт ограничивался детьми. Эти женщины не знают покоя.
Теоретически все ясно. Женщина, которая занимается своими детьми, - надежна, преданна, детей любит и годится для этой работы; дети вполне присмотрены. Есть даже теоретики-педагоги, считающие, что для детей лучше, если матери не хлопочут вокруг них постоянно, что мать, отказавшаяся от внешнего мира ради мужа и детей, сделала это не из чувства долга, преданности и любви, а по причине своей неспособности, потому что ее душа не может вместить многосторонность жизни с ее страданиями - но и с ее радостями. Пусть женщина осталась с детьми и не занимается ничем другим - разве это доказывает, что она более преданная мать, чем та, что работает? Если у женщины нет любовников, доказывает ли это, что она больше любит мужа?
Но мать страдает и на самой своей работе. У нее всегда есть ощущение, что ее работа была бы продуктивнее, если бы ее делал мужчина или даже незамужняя женщина. Дети, со своей стороны, всегда ее требуют, и когда здоровы, и, особенно, когда больны. Вечное внутреннее раздвоение, вечная спешка, вечное чувство невыполненного долга - сегодня по отношению к семье, завтра по отношению к работе - вот такое бремя ложится на плечи работающей матери".
Вот уж не думаю, что кто-то из ее коллег-мужчин терзался такими угрызениями совести. Так что даже странно, что она считала споры о том, кому накрывать на стол и кому подметать, бессмысленными, а свою тройную ношу в порядке вещей...
Вот уж не думаю, что кто-то из ее коллег-мужчин терзался такими угрызениями совести. Так что даже странно, что она считала споры о том, кому накрывать на стол и кому подметать, бессмысленными, а свою тройную ношу в порядке вещей...