Что мы вообще знаем о Неаполе? Допустим, Везувий, который неизбежно ассоциируется с расположенными неподалёку Помпеями. Туда же - "собачья пещера". Архитектурные красоты - "увидеть Неаполь и умереть". Конечно же, пицца. Любительницы детектива вспомнят о каморре. Неаполитанские песни: если не "О соле мио" или "Скажите, девушки", то уж стилизацию Чайковского "Дорогая моя бабка, дай мне жареную рыбку" напоём без затруднений. У Антонеллы Чиленто будет обо всём - и ещё о городских сумасшедших, подростках, Караваджо, рынках, ананасах в женском роде, черепах и скелетах, пристанях, таксистах, деревьях, выросших внутри домов... и, скажем так, многом ещё другом. Неаполь - город, где почти ничего не умирает, а всё новое вырастает в теле старого. Он бессмертен. И залогом бессмертия как раз и является многослойность. Здесь ничего не разрушают, но и не держатся за музейное благолепие (в отличие, например, от Флоренции и Сиены, ядовито добавляет писательница). Неаполем восторгаются, о нём тоскуют даже особое чувство ностальгии по Неаполю выделяют, napoletudine, Неаполь ненавидят - одно не получается, быть к нему равнодушным.
"Во всём виноваты китайцы" - в наше время эта фраза хороша на все случаи жизни. Часто к ней прибегают, чтобы излить атавистическую ярость, заглушить память о бедности, отыграться за несправедливые потери или оправдать плохо скрываемое, неподвластное самому себе женоненавистничество, бессильный мужской гнев в адрес города-женщины. В Неаполе гендерный вопрос до сих пор не решён; у представителей культурных классов он сублимируется, но с большим трудом, и время от времени возникает снова, подобно ненависти к захватчику-иноземцу. А мы живём в эпоху китайцев.
Как-то в воскресенье около пяти вечера я ехала в такси на площадь Амедео, водитель выглядел очень уставшим: он проснулся в шесть утра, и его рабочий день заканчивался через час. У него была тоненькая, ниточкой, бородка, узкие, немного раскосые глаза.
– Тяжело, наверное, начинать работу в такую рань, – посочувствовала я.
– Да нет, – вздохнул он, – смена начинается в полдевятого, просто теперь я всегда просыпаюсь в это время. А сейчас мне предстоит еще отправиться в спортзал: я не могу сразу вернуться домой.
– Нет? – изумилась я. – А почему?
– Я иначе с ума сойду: у меня жена дома. Ей бы встречать меня после трудового дня с распростертыми объятиями, ласково, а она вместо этого…
– Ваша жена не работает? – Впрочем, ответ я уже знала.
– Нет, она сидит с детьми. А я сначала пар выпускаю, а уж потом возвращаюсь домой, готовый лечь спать.
“Вот молодец”, – подумала я.
– А ваша жена никогда не работала?
– Как же! Она прежде вышивала для свадебных платьев.
– О, это трудно, – с энтузиазмом откликнулась я.
– У нее здорово получалось, но сейчас платья для невест изготавливают конвейерным способом, а вышивка стоит дорого, и никто ее больше не заказывает. Теперь ей вроде пообещали работу у одного обувщика из Позитано: будет делать головки.
– Дело хорошее, – согласилась я, героически сражаясь за уважительное отношение к жене и страстно желая, чтобы она получила эту работу. – Ей, наверно, будут прилично платить.
– Ну… если только там объем работы большой. За гроши я ей не позволю соглашаться на эту работу. Иначе она перестанет меня уважать. А ведь мне еще и помогать ей придется. Вот приду домой, найду там головку – в окно выкину…
Я не возражаю. Эта битва проиграна.
Неаполитанские мужчины, подвозя женщину, сначала всегда пытаются угодить ей, а потом начинают плохо говорить о женах, ожидая сочувствия, немыслимого в такой ситуации.
Время от времени, видя, что разговор не клеится, они начинают плохо отзываться о женщинах за рулем.
Пауза. Потом таксист продолжает:
– Но может быть, я стану ее работодателем: открою свое дело, возьму ее к себе и буду на этом зарабатывать. Зря я не заставил ее получить права: она бы ездила на работу, а я бы сидел дома…
Во всем виноваты китайцы.
Очень рекомендую, прямо как в путешествие съездила.