Originally posted by
Ольга Берггольц родилась в 1910 году, за 7 лет до революции. Папа - врач, мама - домохозяйка. Оля - девочка из интеллигентной религиозной семьи. Но в 14 лет ее, как и многих молодых, с религии переклинило на революцию. Она написала стихотворение о Ленине в газету "Красный ткач", а потом вступила в прогрессивное литературное объединение молодежи "Смена". Вот так она выглядела в те времена.
И тут же влюбилась в поэта Корнилова, старше ее на 3 года. Они поженились, когда ей исполнилось 18, и в том же году у них родилась дочь Ирка, как Ольга ее называла.
Самое знаменитое стихотворение Бориса Корнилова стало песней:
Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка? и т.д.
Молодые были слишком молоды и горячи, чтобы жить тихо-мирно (к тому же Борис выпивал, а Ольга ему изменяла, да и он, наверное, не отставал) и через два года разбежались. Ирку Ольга отдала на воспитание своей маме, а сама в качестве журналиста, репортера, стала мотаться по стране и писать очерки и эссе для газет, а также стихи. Кстати, одно из первых ее стихотворений похвалил Корней Чуковский. Ну, и снова любовь. В 20 лет она вышла замуж за однокурсника по филологическому факультету Ленинградского университета Николая Молчанова.
Николай обожал ее, что видно даже по этому фото. Любил беззаветно. Прощал все. А ее кружило, несло, приятно будоражило, и казалось, что так будет всегда.
В 22 года она рожает второго ребенка, девочку. Через год девочка умирает. Какая-то болезнь. А потом, в 7-летнем возрасте, умирает Ирка. От стремительно развившейся болезни сердца, у Ольги на руках. Вину за смерть дочери она будет ощущать всю жизнь. Мне бы лично уже этого было достаточно, чтобы сдохнуть.
Николай отправился воевать с басмачами в Среднюю Азию. (Басмачи - партизанское движение, возникшее после революции на национальной почве). Басмачи его пытали, а потом закопали по голову в раскаленный песок (почти как в "Белом солнце пустыни"), и так он провел трое суток, пока его не нашли свои. С тех пор мучился эпилептическими припадками и вообще стал инвалидом. У Ольги к нему была острая любовь-жалость.
Потом в стране начались чистки и теории заговоров. Первый муж Ольги, тот самый поэт Корнилов, был осужден как участник заговора против Ворошилова и позже расстрелян. А Ольгу в 1938-м арестовали за связь с врагом народа, а чуть позже - за собственноручно организованный заговор против кого-то из правительства.
Избивали ее, беременную. И она потеряла нерожденного третьего ребенка. В тюрьме написала:
«Двух детей схоронила
Я на воле сама,
Третью дочь погубила
До рожденья — тюрьма».
Потом ее внезапно выпустили. Ольгу спас писатель Александр Фадеев, который когда-то за ней ухлестывал, а она не воспринимала его всерьез. Оказалось, его слово имеет огромный вес, и расстрел заменили полным снятием всех обвинений.
И все это произошло с женщиной до 30-ти лет. Я не представляю, как это можно пережить. «Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в неё, гадили, потом сунули её обратно и говорят: «живи».
А потом началась война. И блокадный Ленинград. И знаете что? Ее подруга юности в воспоминаниях об Ольге написала так:
«Все годы блокады она жила счастливой — да, да, именно счастливой! — жизнью. Вся предыдущая жизнь казалась Ольге лишь закономерным подступом к ее жестокому, короткому Расцвету».
То есть какой должен быть ад ДО, чтобы жизнь в блокадном Ленинграде показалось ей почти раем?
Вот с этого момента я и начала читать ее дневники.
Что же случилось в блокадном Ленинграде? Случился голод, холод, ужас, смерть. Ее муж бился в припадках и сходил с ума.
Ольга ходила читать стихи на радио. Те самые стихи, которые помогали ленинградцам выживать, надеяться, верить в победу. И там познакомилась с Георгием Макогоненко, Юрой. И влюбилась.
"9 сентября 1941 г. В ночь на 7/IX на Ленинград упали первые бомбы, на Харьковской. В это время (23.25) мы были у меня — я, Яша, Юра М. и Коля. Потом мы пили шампанское, и Юра поцеловал мне указательный палец, выпачканный в губной помаде. Вчера мы забрались в фонотеку. Слушали чудесные пластинки, и он так глядел на меня. Даже уголком глаза я видела, как нежно и ласково глядел."
Это невероятно! Записи о бомбежках и страхе умереть в любую секунду перемежаются со строчками о зарождающейся любви.
Юрий сидит слева от Ольги.
"...когда с 15 до 16 я дежурила в Союзе, он пришел туда, сидел очень долго со мною, мы хорошо разговаривали, однажды он поцеловал мне руку — за стишок; раза два попробовал прикоснуться головой к плечу, я сделала непроницаемое лицо и вид, что не заметила, — от счастливого страха. Дура. Мы сидели, не затемняясь, в сумерках, небо было розовое от далеких пожаров — Ленинград еженощно в кольце пожаров".
А потом она обращается к нам:
"...когда с 15 до 16 я дежурила в Союзе, он пришел туда, сидел очень долго со мною, мы хорошо разговаривали, однажды он поцеловал мне руку — за стишок; раза два попробовал прикоснуться головой к плечу, я сделала непроницаемое лицо и вид, что не заметила, — от счастливого страха. Дура. Мы сидели, не затемняясь, в сумерках, небо было розовое от далеких пожаров — Ленинград еженощно в кольце пожаров".
А потом она обращается к нам:
"Будущий читатель моих дневников почувствует в этом месте презрение: «героическая оборона Ленинграда, а она думает и пишет о том, скоро или не скоро человек признается в любви или в чем-то в этом роде». (Хуже всего, если я смотрю выжидающими глазами.) Да, да, да! Неужели и ты, потомок, будешь так несчастен, что будешь считать, будто бы для человека есть что-то важнее любви, игры чувств, желаний друг друга? Я уже поняла, что это — самое правильное, единственно нужное, единственно осмысленное для людей. Верно, война вмешивается во все это, будь она трижды проклята, трижды, трижды!! Времени не стало — оно рассчитывается на часы и минуты. Я хочу, хочу еще иметь минуту вневременной, ни от чего не зависящей, чистой радости с Юрой. Я хочу, чтоб он сказал, что любит меня, жаждет, что я ему действительно дороже всего на свете, что он действительно (а не в шутку, как сейчас) ревнует к Верховскому и прочим."
Наверное, вот это меня больше всего поразило. Не ожидала я от блокадного Ленинграда такого. Такой страсти, такой жажды жизни и плотской любви.
А потом у Ольги умирает муж. От всех своих болезней, ослабленный голодом. Юрий хлопочет вокруг Ольги, утешает, но ей кажется предательством бросаться в новые отношения после смерти мужа. И Ольга улетает из Ленинграда в Москву.
В тот момент Ленинград покинули уже все, кто мог, все, кому было разрешено. Москва была гораздо более безопасным местом. Мало того, многие литераторы жили там так, как будто войны и не было вовсе. Хорошо питались, получали премии, плели интриги, наперебой восхваляя Сталина. Ольга, после честной, чистой и страшной жизни в Ленинграде, откуда, казалось, сбежали все мерзкие личности и где остались только хорошие люди, окунуться во все это не хотела и не могла. Кроме того, она поняла, что единственный человек, ради которого имеет смысл просуществовать еще хоть немного - Юрий. И он в смертельной опасности. А она оставила его. И, может быть, не увидит больше никогда.
И Ольга возвращается в Ленинград. Туда, откуда все бегут. В самый ужас. Это почти самоубийство. Но она счастлива. По крайней мере, она чувствует себя лучше, чем в любой другой момент своей жизни до или после. Но пока не понимает этого.
Наверное, вот это меня больше всего поразило. Не ожидала я от блокадного Ленинграда такого. Такой страсти, такой жажды жизни и плотской любви.
А потом у Ольги умирает муж. От всех своих болезней, ослабленный голодом. Юрий хлопочет вокруг Ольги, утешает, но ей кажется предательством бросаться в новые отношения после смерти мужа. И Ольга улетает из Ленинграда в Москву.
В тот момент Ленинград покинули уже все, кто мог, все, кому было разрешено. Москва была гораздо более безопасным местом. Мало того, многие литераторы жили там так, как будто войны и не было вовсе. Хорошо питались, получали премии, плели интриги, наперебой восхваляя Сталина. Ольга, после честной, чистой и страшной жизни в Ленинграде, откуда, казалось, сбежали все мерзкие личности и где остались только хорошие люди, окунуться во все это не хотела и не могла. Кроме того, она поняла, что единственный человек, ради которого имеет смысл просуществовать еще хоть немного - Юрий. И он в смертельной опасности. А она оставила его. И, может быть, не увидит больше никогда.
И Ольга возвращается в Ленинград. Туда, откуда все бегут. В самый ужас. Это почти самоубийство. Но она счастлива. По крайней мере, она чувствует себя лучше, чем в любой другой момент своей жизни до или после. Но пока не понимает этого.
"31 мая 1942. Трепло я, и всё. И стихи пишу какие-то «вумные», холодные, взяла тон непомерно высокий, — проще, проще, проще надо, ближе к сердцу каждого.
Нет, сегодня хоть спать не буду, а выступление закончу, а то и так уже перестаивает. Сейчас поем — и за дело.
Слишком много сил уходит на личную жизнь. Появились систематические головные боли — это от непрерывного недосыпания, — грызем с Юркой друг друга еженощно.
Он любит меня — это факт. Я уже вхожу в его любовь, как в свою комнату."
Ольга вышла замуж за Юрия. Они помогли друг другу выжить в войну. Но не прожили вместе всю жизнь. Постепенно Юрий охладел к ней, а потом ушел к другой женщине. Детей у Ольги больше не было. Она страдала от алкоголизма. Эта болезнь начилась у нее еще до войны, и перерыв случился только на войну. В какой-то момент она даже попала в психиатрическую клинику, где написала свою автобиографию.
И все равно до самой старости она была красивая, изящная, стильная. Настоящая женщина.
Более всего Ольга Берггольц известна как главный поэт блокадного Ленинграда, "ленинградская Мадонна". Ее голос ленинградцы слушали по радио в домах и бомбоубежищах, ей верили. После войны ее стихи подвергались критике (во время войны критикам не до того было). Мол, слишком мрачно пишете. На что Ольга ответила стихами:
Это она написала слова, высеченные на гранитной стелле Пискаревского кладбища:
Ольга вышла замуж за Юрия. Они помогли друг другу выжить в войну. Но не прожили вместе всю жизнь. Постепенно Юрий охладел к ней, а потом ушел к другой женщине. Детей у Ольги больше не было. Она страдала от алкоголизма. Эта болезнь начилась у нее еще до войны, и перерыв случился только на войну. В какой-то момент она даже попала в психиатрическую клинику, где написала свою автобиографию.
И все равно до самой старости она была красивая, изящная, стильная. Настоящая женщина.
Более всего Ольга Берггольц известна как главный поэт блокадного Ленинграда, "ленинградская Мадонна". Ее голос ленинградцы слушали по радио в домах и бомбоубежищах, ей верили. После войны ее стихи подвергались критике (во время войны критикам не до того было). Мол, слишком мрачно пишете. На что Ольга ответила стихами:
<...>И даже тем, кто всё хотел бы сгладить
в зеркальной робкой памяти людей,
не дам забыть, как падал ленинградец
на жёлтый снег пустынных площадей.
Это она написала слова, высеченные на гранитной стелле Пискаревского кладбища:
Здесь лежат ленинградцы.
Здесь горожане — мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы.
Всею жизнью своею
Они защищали тебя, Ленинград,
Колыбель революции.
Их имён благородных мы здесь перечислить не сможем,
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням:
