"Крук" А. Л. Бердичевской я увидела в лонг-листе русского Букера. Имя незнакомое, ни с чем не ассоциирующееся, а название - название похоже на волшебное слово. Крук, крук... как будто окликает кто-то. Ларчик просто открывался: КРУК значит КРУглосуточный Клуб. И в этом клубе некто Кузьма Чанов справлял своё двадцатидевятилетие, но безумное чаепитие слегка подзатянулось - Мартовский заяц, как водится, острил, Соня дремала (её действительно зовут Соня, Софья), а именинник принял на себя роль Алисы, прощаясь со страной чудес:
Он говорил об осени в городе и в деревне; говорил о зиме в деревне и в городе; о следах на снегу, на мокром песке и на вязкой глине; о том, как все превращается в текст. О тексте как преображении… И снова о глине и глиняных табличках вавилонян, о бересте, о пергаменте; о ткани, о суровых нитях основы, о ритме; о первоисточнике; о языке, в частности, русском, но и о латыни, которую знал на твердую четверку, да года три как позабыл, только вкус во рту остался. Он говорил о совпадениях как бы случайных. Говорил о зависти. О высокомерии (то есть о высокой мере по отношению ко всем, но в первую очередь к себе — не путать с чванством!). О движении, о времени, о теории относительности с исторической точки зрения; об участниках событий и о наблюдателях. О кино. О спецэффектах. О новых компьютерных играх, о старых карточных играх и просто о детских играх. О победе как о беде; о соблазне и грехе; об искуплении; об ангелах; о падших ангелах и женщинах падших. О воде; о безводных пустынях, об Африке; о лишнем и необходимом; о тихих жирафах, о том, что у жирафов с их изумительной шеей, в бесконечном их горле — не нашлось места связкам, нет у жирафов гортани, и голоса нет… Он говорил о долге, говорил о порядке, но и о хаосе говорил; о хаосе — если смотреть изнутри, из хаоса; и зачем-то приплел Птолемея с Коперником, причем утверждал со страстью, что один другого не лучше… но и не хуже! Он говорил о форме и содержании — что это почти одно и то же, как энергия и масса; но в этом «почти» прячется бездна. И вообще — т.е. всегда! — в «почти» прячется бездна, такие дела… Он говорил о столпниках и молчальниках… О предназначении. О буддизме и конфуцианстве. И что они сошлись, не сливаясь; как Арагви и Кура… Он вдруг поразмышлял о китайцах, которых живьем хорошо знал одного — из двух миллиардов… или уже из трех?.. О японцах, которых разве что читал по-русски или видел в кино… или в ящике... или в Москве, в музеях, где они, несмотря на запреты, сверкали блицами инопланетных фотокамер — собирали свидетельства. Он говорил о человеческой страсти собирательства и фиксации, о коллекционировании. И, опять-таки, он говорил о цивилизации — чем она хотела стать и чем стала теперь. Он спрашивал окружающих — что такое теперь, надолго ли оно?.. И демонстрировал на наглядных примерах, как теперь внезапно заканчивалось в разных частях планеты и в разные исторические эпохи… реальность совершала скачок. И объявил внезапно, что документальные черно-белые фильмы как раз и есть настоящая литература, что они не более и не менее чем текст, как отпечатки птичьих лапок на снегу… И дальше говорил…
Чанов не говорил о любви, о смерти, о Боге. И то хорошо. И все-таки даже смутное воспоминание о сказанном с седьмого по девятое октября — в ночь на десятое вдруг вызвало в нем омерзение.
Иногда важно вовремя почувствовать омерзение и замолкнуть. Может быть, потом заговоришь снова, но уже в другом качестве. Может быть, услышите речи других. Может быть, вообще ничего не услышите. Услышите ничего - тоже хороший вариант. Этот момент молчания называется "повзрослеть". Такие романы пишутся один раз в жизни: чтобы выговориться вот так же, как Кузьма в день рождения, а потом помолчать и прислушаться. Один раз в жизни. И поэтому немного обидно, что "Крук" главным образом про мальчика Кузю, а не про девочку, допустим, Соню. Букера он, очевидно, не получит*, но я предвижу... нет, не культ, но образ действий, который сложится вокруг него, как вокруг "Дома, в котором", например. Или "Убить пересмешника". Или "Дорога уходит в даль". Рекомендовать остерегаюсь: такие книги находят сами.
* - о присуждении "Русского Букера" Петру Алешковскому за "Крепость", я узнала, когда писала отзыв. Остаётся только руками развести - роман посвящён Фанатику Высокой Науки (именно так, с трёх прописных), от которого уходит жена, волчица подлая и мерзкая притом, беременная на девятом месяце. Уходит к презренному подхалиму по фамилии Маничкин. В продолжение повествования Фанатик Науки несколько раз напивается и обдалбывается до того, что воображает себя татарским темником. Предлагаю всё-таки читать "Крук".