Эйлин Ни Хоналл [ирл. - Eibhlín Dubh Ní Chonaill, англ. - Eileen O' Connell] (1743-1800), прозванная за цвет волос Эйлин Тёмной, принадлежала к старинному дворянскому роду О'Коннеллов из Керри, ведущему своё происхождение с языческих времён. Богатство их проистекало от контрабанды. Одна из двадцати двух детей главы клана, Большого Доналла, она пятнадцати лет от роду была выдана замуж за некого «старого Коннора из Фириса». Этот Коннор был, видно и вправду стар: через полгода после женитьбы он скончался, оставив молодую вдову бездетной. Семья уже строила планы, как повыгоднее устроить новый брак, но в дело вмешалась судьба. Однажды утром Эйлин Тёмная со служанками пошла на рынок, а мимо ехал Арт О'Лери из Ратлея. На сером скакуне с белоснежной звёздочкой во лбу.
Всё привлекало внимание в молодом капитане: и осанка, и красота, и необычная форма венгерского гусара. Здесь, я понимаю, многие сморщатся — фу, наёмник, но вся жизнь ирландца того времени была построена так, что без эмиграции не заработаешь и карьеры не сделаешь. Католики были ограничены во владении имуществом, отправлении религиозных обрядов, праве покупать и продавать, праве занимать должности. Нельзя было, например, владеть лошадью, стоившей дороже пяти фунтов. То есть едете вы верхом, подходит протестант и говорит:
- А ну-ка продай коня за пять фунтов.
И вы обязаны продать, потому что отказом засвидетельствуете, что конь дороже, а тем самым посадите себя в тюрьму.
Уж конечно, католику офицерского звания в британской армии было не видать. Да не очень и хотелось. Вот и возвращался Арт О'Лери со службы у императрицы Марии Терезии... Эйлин было двадцать три года, Арту двадцать один, оба совершеннолетние, у обоих своя голова на плечах. Как О'Коннеллы ни противодействовали, а Эйлин бежала с Артом, они обвенчались и поселились в Ратлее, в доме свёкра. Последующие пять лет Тёмная Эйлин провела в традиционных занятиях ирландской женщины: домохозяйство, беременности, роды и похороны. У неё родилось четверо детей, из которых выжили только двое: первенец, Корнелиус (она называет его по-ирландски Кнухур) и самый младший, Фар.
Здесь в наш рассказ вторгается злодей. Местный шериф Абрахам Моррис, протестант, естественно, много лет был в ссоре с О'Лери и решил ему подставить ножку. Когда Арт проезжал по городу на своей замечательной лошади, полученной в награду за достойную службу, Моррис по заведённому сценарию предложил продать лошадь за пять фунтов. Арт выразился в том смысле, что гусары боевыми товарищами не торгуют, и тем подписал себе смертный приговор. Один из слуг Морриса напал на него, получил по морде, и всё - готово дело об увечьях. Злорадно хохоча, Моррис объявил своего врага изгоем [outlaw] вне закона и гражданских прав. В тот же день он подкараулил Арта О'Лери в засаде на дороге в Ратлей и застрелил. Вернее, кто-то из слуг застрелил. Лошадь, вся в крови хозяина, прибежала на двор О'Лери. Первой её увидела Эйлин, беременная на последних месяцах.
Она, наверное, надеялась, что Арта только ранили, что он там ещё живой лежит. Кое-как забралась в седло, и умное животное привезло жену к кустарнику, где убийцы бросили мёртвое тело, предварительно обобрав. Какая-то нищенка мимо шла, плащом своим прикрыла.
Подъезжавшие родственники увидели, как Эйлин стоит на коленях около мертвеца и пьёт его кровь, смешанную с землёй. Современный читатель понимает эту сцену так, что вдова с горя помешалась. В действительности это древнейший кельтский обычай. Фрэзер в «Золотой ветви» вспоминает:
Присутствуя на казни знаменитого изменника Мурро О'Брайена в городе Лимерик, я видел, как старая женщина — его приемная мать — взяла отрубленную голову и выпила всю вытекавшую из нее кровь со словами, что земля недостойна ее впитать; она вымазала ею лицо и грудь, рвала на себе волосы и кричала истошным голосом.
А «Золотая ветвь» - это уже XX столетие, последний том вышел в 1915 году. Можно предположить, что подобный ритуал происходил и над телом Арта О'Лери. На похоронах мужа Тёмная Эйлин, возможно, не присутствовала: у неё начались преждевременные роды, Во всяком случае, в тексте «Плача» неназванная сестра Арта обращается к Эйлин с горькими упрёками: ты, мол, спала во время поминок моего брата. А Эйлин как бы отвечает: я не спала, а баюкала его троих малюток. Значит, детей было трое. Очевидно, младший родился живым, но долго не прожил. Не следует думать, что золовка действительно упрекала Эйлин — просто такова стандартная формулировка оплакивания.
Впоследствии Эйлин Ни Хоналл сочинила плач, известный под названием “Caoineadh Airt Uí Laoghaire”. В нём 390 строк. Первоначально текст бытовал в устной традиции, его заучивали наизусть и образованные высшие слои общества, и неграмотные крестьянки. Шериф Моррис предстал перед судом, где был полностью оправдан и обелён в глазах закона. Слуге, который застрелил Арта, была вручена награда за храбрость. Брат Арта, Корнелиус, стрелял в Морриса и бежал в Соединённые Штаты от грозившей за кровную месть смертной казни. Шериф был ранен, выздоровел, но умер через полтора года по неясной причине (возможно, от последствий ранения).
Плач по Арту О'Лери был записан Имоном де Валем от профессиональной плакальщицы Норы ни Шиндиле в 1800 году. В год возможной смерти поэтессы.
Плач по Арту О'Лери (фрагмент)
Любимый навеки!
В день, как встретились мы
У старого рынка,
Взглядом я поняла
И сердцем постигла:
Дом оставлю родной.
Так и ушла с тобой.
Не пришлось сожалеть:
Дом блестел для меня,
Свет горел для меня,
Двери ждали меня,
Стены звали меня,
Хлеб и соль для меня,
Бык забит для меня…
Я до полдня спала
В перинах пуховых,
Нежилась, сколь могла.
Любимый навеки!
Память вернула дни
Весны незабвенной.
Как ты красив был в шляпе
С ленточкой золотой…
Меч серебром играл
В руке твоей тонкой.
Смелый в движеньях, ты
Нёс угрозу врагам,
Предателям подлым.
Помню ристалище:
Гордый конь под тобой,
Перед тобою враги
Не ради любви легли,
В страхе упали ниц.
И всё же от них погиб
Друг ненаглядный мой.
Любимый навеки!
Если ко мне придут
Кнухур, первенец наш,
И Фар О’Лери, дитя,
Спросят мальчики: «Где
Оставила ты отца?» -
В горечи неутешной
Отвечу: «На Килл-на-Мартар».
Они тебя станут звать,
Но им ответа не будет.
Любимый навеки!
Я не хотела верить,
Но конь твой вернулся,
Поводья в пыли,
И кровь алеет на крупе
Внизу у седла,
Где ты сидел и стоял.
Прыгнула я за порог,
Прыгнула за ворота,
Прыгнула на коня.
Я сжала поводья
И мчалась так быстро,
Как только умела.
Я нашла твоё тело
В кустарнике низком.
И ни епископа,
Ни духовника,
Ни причта простого,
Кто бы прочёл псалом,
Только старуха дряхлая
Прикрыла тебя плащом.
Алую кровь я пила,
Пригоршней зачерпнув
Вместе с пылью дорожной.
Любимый навеки!
Проснись, и пойдём
Вместе со мной в наш дом.
Коров я зарежу,
Музыка заиграет.
Ложе твоё я накрою
Белою простынёю,
И если холод земли
Тебя охватил,
То я согрею тебя
В перинах пуховых.
(Перевод А. Шараповой по подстрочнику Т. Михайловой)