Амрита Притам умерла в 2005 году на руках любящего мужа, с которым прожила более сорока лет.
¿
Любой вопрос
Вырастает на почве ответа.
Любой ответ
Вырастает на почве вопроса.
Но почва сегодня ушла из-под ног.
И забыв ответ, на котором рос,
Встаёт на голову
Каждый вопрос,
Будто заправский йог.
Говорит женщина
Ты — мой кормилец.
Я ем твою соль,
Кусок, тобой заработанный, ем.
Твой след я —
След от ступни босой,
Тебе я обязана всем, всем!
Так было обещано, так завещано:
Ты — мой кормилец,
Я — твоя женщина.
Вот почему я всегда молчу!
В доме царит твой хлеб.
Прежде чем слово сказать захочу,
Уже говорит твой хлеб.
Ты — мой кормилец,
А потому
И слов от меня не требуй:
Любые слова мои перевесит
Кусок твоего хлеба.
Ты — мой кормилец.
От дедов и прадедов
Ты получил в наследство
Грубые, ловкие руки,
Запах железа и пота.
А я?
Лишь одну немудреную заповедь
Я затвердила с детства, —
Хлеб добывает мужчина,
У женщин — другая работа:
Молча трудиться
Семь дней в неделю
Днем у жаровни,
Ночью — в постели,
Чтобы потом вынашивать плод
В тобой осчастливленном теле.
Я — кукла твоя,
Из теплого мяса,
Чтоб не было скучно в постель ложиться,
Я — чаша твоя
Со сладким напитком,
Чтоб после работы тебе освежиться.
Вот я стою,
Готова заранее
Быть утоленьем любого желанья,
Стою —
Обнаженная, как перед богом, —
Твоя крупица,
Твоя должница.
С детства мне мысль внушили,
Что я уже чья-то невеста,
Мяли меня,
Катали,
Месили,
К свадьбе готовили свежее тесто,
Чтобы в горячей своей печи
Мог ты меня испечь,
Чтобы ты досыта ел в ночи
Хлеб моих губ и плеч.
Ешь меня, —
Не посмею плакать,
Даже измученная вконец.
О, как ты быстро воспламеняешься,
И угасаешь,
И снова плавишься,
Как на огне — свинец.
Снова лежу я на ложе огня —
Полузадушена,
Полураздавлена.
Хрипло засмейся.
Влейся в меня
Свинцовой струей расплавленной.
Ешь меня,
Распинай меня,
Делай мне сладко и больно,
Твори со мною, что хочешь, —
Никогда не скажу: довольно!
Ты — мой кормилец.
Ты пахнешь железом и потом.
Этот горячий хлеб
Честно тобой заработан.
Эту покорную чашу до дна испей.
Ни слова не говори —
Только владей и владей,
И не проси любви —
Только делай меня твоей.
Сегодня скажу Варис Шаху [самое популярное стихотворение Притам, вошедшее в школьную программу]
Сегодня скажу Варис Шаху: «Поэт, из тьмы гробовой
восстань и страницу гнева в книге любви открой!
Помнишь, как ты панджабку песней своей утешал?
Сегодня их тысячи плачут, к тебе взывая с мольбой:
Заступник всех, кто обижен, восстань, взгляни на Панджаб —
пастбища устланы трупами, Ченаб полон крови людской.
В пять рек подмешали яду, в каждой их капле — яд,
и орошаются земли погибельной этой водой.
Из тучной земли прорастают отравленные стебельки,
лица красны от злобы, мыслями правит разбой.
Ветр, напоенный отравой, веет в твоих лесах,
бамбуковая флейта, слышишь, шипит змеей?
Змеи околдовали своим зловольем людей,
тело Панджаба покрылось мертвенной синевой.
На улице смолкли песни, в прялке порвалась нить,
а место веселых игрищ обходят теперь стороной.
В лодке уже не катают возлюбленную при луне,
и качели давно упали вместе с веткой гнилой.
Вздохи и слезы влюбленных вызывают всеобщий смех,
мужчины пренебрегают теперь любовной игрой!
Кровь льется дождем на землю, в могилы предков сочась,
слышится по кладбищам возлюбленных плач и вой.
Сегодня все превратились в воров красоты и любви.
Где взять теперь Варис Шаха, да и есть ли в стране такой!»
Сегодня скажу Варис Шаху: «Поэт, из тьмы гробовой
восстань и страницу гнева в книге любви открой!»
Последний солнечный лучик
Я помню,
как последний лучик испуганно
солнцу в палец вцепился
и, глядя на празднество тьмы,
сгинул во тьме.
Я думаю: и страх одиночества
тоже ищет родную душу.
Но разве ему я родня?
Почему же тогда этот заблудившийся мальчик
вцепился в руку мою?
Ах, скорей бы тебя разыскали,
ты, вцепившийся в руку мою
маленький теплый вздох.
Ты с рукой не играешь моей,
ты руке не веришь моей.
В нескончаемой тьме ли,
в шумном ли празднестве дня
потерялась чья-то душа неприкаянная.
Потому-то и память моя о тебе так похожа
на последний солнечный лучик.
Соглядатаи
О чём так волнуются, так тревожатся
Все наши кумушки-непоседы?
Конечно, о сыне старой соседки
И дочери старика соседа.
Боясь упустить хоть одну их встречу,
но скрыть своё любопытство силясь,
забыв про свои очаги и тряпки,
они в соглядатаев превратились
Они бескорыстны - своё занятье
Считают самым священным долгом.
Сойдясь у колодца, забавную новость
Они обсуждают со смаком и толком.
И, слюни глотая от нетерпенья,
Каждой подсмотренной мелочи рады,
Глазеют они из своих закоулков,
Щурятся в щели ветхой ограды.
Бедные дети! Едва разгорелось
Чувство стыдливое, чувство святое,
И вот уже, как тряпичных кукол,
Вас теребят - не дают покоя.
Стоит хоть словом вам перемолвиться,
Стоит хоть мельком встретиться где-то,
Сразу десятками глаз бесстыжих
Будете вы догола раздеты.
Уши топырятся. Рты усмехаются.
Шеи длиннее, чем у жирафа.
Каждая новость квартал облетает,
Будто по проволокам телеграфа.
Ах, как заботятся, как заботятся
Бойкие сплетницы-непоседы
о сыне нашей старой соседки
И дочери старика соседа.
Политика
Политика — это классический фильм, говорят.
Герой: всегда сверхталантлив, неповторим, богат,
только часто меняет лица.
Героиня: красавица Власть, постоянно живет в столице.
Статисты: члены враждующих партий, правый и левый фланг.
Продюсеры: те, что привыкли играть ва-банк.
(Конечно, за счет крестьян и рабочих,
Где-то внизу копошащихся днем и ночью.)
Парламент: твердыня, погрязшая в спорах и распрях.
Пресса: стрельба новостей, фабрикуемых наспех...
Я не видела этого фильма — предпочитаю молчать.
Цензор на нем оттиснул печать: «Не для взрослых».
Власть
Фабрика войн.
Жарко пылают трупы.
Жирный дым извергают тупые трубы.
Здесь вырабатывается власть.
Прибыли, говорят, неплохи.
Люди - всего лишь вязанки сырья,
дешёвка.
И короли-политики
её покупают солидно и ловко
у славной Эпохи.
Печи пылают - жрут преспокойно
Живые сырые массы.
Бог поставляет бесперебойно
Свежее мясо.
Пер. с панджабского С. Северцева
Ещё ссылка на стихи: http://ollam.ru/amrita-pritam