freya_victoria смутно знакомую фамилию переводчицы: К. Капович. Эва, думаю, у меня вроде её книга есть. Закрывали магазин книжный, и я на распродаже - чего бы такого приобрести, чтобы наконец начитаться и успокоиться? - ухватила целую пачку миниатюрных поэтических сборников. И вот что я там нашла:* * *
На домоводстве шили мы трусы,
когда училка выгнала из класса
меня за дверь, где он уже сидел
на грязном подоконнике и косо
на улицу смотрел. "Тебя за что?"
"Да ни за что. Я ей иголку в жопу
воткнула". И поехало, пошло.
"Немного грубо, но смешно". На том бы
закончить повесть краткую мою,
когда бы жизнь закончилась на этом.
В ней было много лишнего. Смотрю,
как снег своим бумажным сантиметром
пытается измерить по длине
зазор меж небом и крестом гранитным.
Сними очки и повернись ко мне
в прошедшем времени, в порядке алфавитном.
1969
Летом я влезла на крышу бани
и попросила, чтоб все воскресли.
Видела сверху, как шли цыгане,
гнули гармошку и пели песни.
Слазь, говорили, батян отлупит.
Смолкли и мимо прошли по свету.
Мама другую собаку купит,
по водостоку на землю съеду.
* * *
В информации чётко зиял пробел,
но, бывало, вопрос возникал так просто:
где он жил, например, до вчера, что ел,
как возник этот чёрный сосед-подросток.
Эти джинсы на бёдрах – не в этом суть.
Что-то было чужое в улыбке-взгляде,
не хотелось заглядывать в эту муть,
а хотелось тайком просочиться сзади.
То, что парень того, из плохой семьи,
что его изнасиловал дед ли, отчим,
понимать понимала, но дверь к восьми
запирала на все три замка с цепочкой.
И когда он стучал в эту дверь тук-тук,
чтобы с уроками муж подсобил соседски,
я смотрела в глазок и молчала вслух.
Истрепалось прощенье моё в советских
канцеляриях, воля моя ушла
в никуда, как стальная игла сквозь пяльцы.
Потому отвечала: прости, дела.
На своих-то тепла не хватает в сердце.
* * *
Из снегобетона, из чистого снегобетона
построить колосса, два глаза, картофельный рот,
водой окатить его слабого, сонного –
он встанет на обе ноги и пойдёт.
Он ночью приснится дворам, пустырям и парковкам,
он в кепке бейсбольной присядет у входа в метро,
губную гармошку достанет на воздухе тонком,
сыграет таксистам, и в памяти станет светло.
А утром его уже видели на перекрёстке,
где он подвизался в толпе человеком простым,
разглядывал доллар помятый, садился на доски,
просил отпустить его снова к своим.
КОСМОПОЛИТ
Когда идёт по улице пехота,
вернувшаяся с маленькой войны,
и теплятся глаза у патриота
слезою умиленья без вины,
тогда стою с закушенной губою
и долго не могу согнать с лица
усмешку, по наследственной кривую,
подсмотренную в детстве у отца.
Так до него, разумный обыватель,
мой дед высокомерно морщил нос,
когда его по среднерусской карте
тащил тифозный паровоз.
Там конвоир входил в вагон зелёный,
наган с оттяжкой приставлял к виску
профессора истории, шпиона
английского. Там длинный лес в снегу.
Высокий лоб, холодный взгляд эстета.
Я чётко знаю, как он умирал:
зевнул, протёр очки куском газеты
и долго на нос надевал.